Ваю-Ваю. Этот юноша говорит, что он с Ваю-Ваю. Я уверена, что он сказал мне, почему он покинул свой остров и вместе с мусороворотом оказался здесь. Кажется, он думает, что мусороворот это тоже остров, как Ваю-Ваю, и называет его «Гэзи-Гэзи». Правда, я не понимаю, когда он объясняет, что же такое «гэзи-гэзи» на ваювайском?

Я не могу разобрать его речь, самые важные места его историй, ключевые для понимания событий. Хотя я пытаюсь изо всех сил внимательно слушать его рассказы, но все-таки раз за разом мне приходится перепрыгивать через огромные горные пропасти.

Правда, в самом начале я сразу поняла, когда он сказал: «Меня зовут Ателей».

Однажды я вернулась туда, где ждал меня Ателей, но там не было ни души. Когда я уже готова была сдаться и прекратить поиски, Ателей вдруг вышел прямо из-за дерева, словно был его частью. Он так испугал меня. Наверное, он хотел убедиться, что я не причиню ему вреда, не приведу других людей, – только тогда он решил появиться из укрытия. Я почти забыла о том, что у него серьезная травма ноги, ведь, несмотря на нее, он мог отлично прятаться на лоне природы.

Он удивительно хорошо умеет терпеть боль. В молодости я проходила курсы медсестер, и с первого взгляда было видно, что у него вывих лодыжки, может быть, даже перелом. Но в тот раз, когда я вернулась, то заметила, что кость была на месте. Видимо, он сам вправил вывихнутую кость, превозмогая боль. Я собиралась поддержать его, чтобы проводить до охотничьей хижины Дахý, но он настоял на своем и прыжками добрался до хижины, совсем как раненый зверь, с опаской поглядывая по сторонам. Я простым приспособлением зафиксировала ему ногу, дала витаминов для восстановления сил и противовоспалительные препараты, чтобы предотвратить инфекцию.

Охотничья хижина Дахý находится совсем недалеко от маленького участка сельскохозяйственной земли, который мы с Якобсеном купили. Раньше по выходным мы иногда там сажали овощи, а вечером ужинали вместе с Якобсеном в охотничьей хижине. Когда Ателей обустроился там, я снова сгоняла на побережье, посмотреть, что с домом.

Море изменилось до неузнаваемости. Издалека оно все еще было синим и даже красочным из-за мусора. Каждый день живя с ним бок о бок, я научилась чувствовать настроение моря, и теперь оно, казалось, было соткано из тоски и боли.

Когда я отправилась перекусить в город, то увидела в газете заметку М. Он называл все случившееся «расплатой». Там, помимо прочего, были такие слова: «Когда СМИ сообщают о происшедших событиях, создается впечатление, что этот остров лишь жертва. Остров стал олицетворением одного человека. Никто не упоминул о том, что и мы внесли свою лепту в появление мусороворота, а если учесть размеры нашего острова, то, боюсь, значительную лепту. В прошлом мы избегали тех затрат, которые неразрывно связаны с прогрессом, вместо этого мы передавали эту обязанность более бедным регионам. И вот теперь пришло время платить с процентами по счету, выставленному морем».

Я прогулялась по супермаркету, купила сухие продукты и еще одну палатку, удобную для перевозки в машине. Чуть зазевалась – на улице уже стемнело. Я торопилась, чтобы поскорее пройти горную тропу. Хотя у меня был фонарик, но я все равно без конца спотыкалась. Когда я уже занервничала, вдруг поблизости между деревьями промелькнула тень, у меня даже сердце подскочило в груди! И тут я заметила, что тень с каждым шагом прихрамывала, – это был Ателей. Он повернулся и пошел вперед, так что я все время видела его со спины. Этот юноша показывал мне дорогу.

Однажды я писала, сидя за столом. У Ателея постепенно заживала рана на ноге. Он подобрал с земли камень и, как ни в чем не бывало, уселся на пороге хижины. Внезапно мышцы его тела одновременно напряглись, – последовал мощный бросок, и впечатление было такое, как будто он выбросил некую часть самого себя. Он попал в зеленого голубя. Мне потребовалось время, чтобы объяснить ему, что нам не нужно убивать птиц, ведь у меня есть деньги, которых хватает на еду. Но он, кажется, не совсем понял. По ночам он всегда прислушивается к звукам гор, будто зверь, готовый к охоте.

Иногда он все смотрит вдаль, и кажется, что он с огромным вниманием слушает голоса далеких звезд. Иногда он встает в чудную позу: тянется ладонью правой руки к небу, а левую ногу чуть сгибает в колене. Я спросила, что он делает, но он даже не ответил, словно стал каким-нибудь растением.

Но больше всего меня поражает способность Ателея имитировать крики любых птиц, даже тех, которых он не видел и не слышал. Достаточно было птице издать семь-восемь криков недалеко от охотничьей хижины, как Ателей начинал вторить ей с удивительным сходством, даже одурачивал птицу. Однажды он сел на обочине дороги, с минуту прислушивался к крику буроголовой юхины. Потом он прочистил горло и начал петь, как будто сам оставался человеком, а горло стало буроголовой юхиной. Самка этой птицы, казалось, влюбилась в него и cпорхнула на землю.

Одни пользуются своим языком, выражая на нем сокровенные мысли, а другие на слух не отличат его от крика совки или горного мунтжака. Может быть, нам надо постараться, насколько возможно, изучать птичий язык так же, как мы изучаем французский или русский: например, в день по два урока птичьего языка, и продолжать до тех пор, пока наконец-то не сможем общаться с птицами? Когда я подумала об этом, то мое желание изучать ваювайский язык окрепло.

И все же для понимания другого языка нужно пройти долгий путь. Как-то раз я спросила его, где находится остров Ваю-Ваю? Ателей совсем не мог понять смысл вопроса. Он раскрыл одну ладонь и добавил мизинец и безымянный палец другой ладони, как бы подразумевая число. Меня вдруг осенило – я дала Ателею бумагу и карандаши, чтобы он нарисовал остров Ваю-Ваю. Он принялся рисовать с сосредоточенным видом. Я думала, что он нарисует упрощенную схему, но Ателей необычайно увлекся.

Иногда он рисовал пальцами, иногда зубами, иногда слезами. Когда на листе бумаги не хватило места, он попросил у меня еще один лист. Кажется, он готов был рисовать так один лист за другим. Я взглянула на первый лист. На нем был нарисован старик, плавающий по водной глади как медуза, а рядом маленькие лодки. Мне было непонятно, что это означает, но я решила, что завтра поеду в город и куплю ему альбом для рисования. В таком случае ему больше не придется рисовать на своем теле, а у меня появится целая книжка с историями Ваю-Ваю.

Может быть, оттого, что я не могла полностью понять его слова, мне часто хотелось сказать ему что-то. Это было похоже на разговор с открытым окном.

Вот тоже остров, имя которому Тайвань. Давным-давно люди называли его Формоза. Посмотри, вот панорама Тайваня. Ах, да, ты же не видел фотографий. Может, на острове Гэзи-Гэзи и были фотографии, но от морской воды они, наверное, совсем поблекли, так что вряд ли на них можно было что-нибудь разобрать, да? Аэрофотосъемка – это значит смотреть на Тайвань сверху, как будто птица смотрит из облаков. Смотри, с этой стороны остров омывается морем, и с этой стороны он омывается морем, и с этой стороны берега тоже омываются морем, как и с этой стороны, – со всех четырех сторон море омывает его, вот что такое остров. Так что, если рассуждать всерьез, в какую бы сторону ни повернулся человек, он всегда будет смотреть на море.