– А давай ее побреем, – предложил Сева.

– Проснется же, – засомневался Палкер.

– Смотри, как спит. Не проснется.

Они немного поспорили, чьим станком воспользоваться, но поскольку девушка пришла все-таки к Палкеру, Сева считал, что справедливо будет взять его станок. Когда Палкер с бритвой в руке двинулся в сторону спящей Тани, Сева схватил его за рукав.

– Не по сухому же брить. Надо все честь по чести сделать, пену и все такое.

– Да ты с ума сошел? Чем ты будешь ей пену мазать?

– Твоей кисточкой, ясно.

Взяли кисточку, помазали лобок пеной, побрили. Таня не проснулась.

– Оставим ее здесь спать? – спросил Палкер.

– Нет, давай разбудим, интересно посмотреть на реакцию.

– Таня, Танюша, – позвал Сева.

Она не отозвалась. Тогда он потряс ее аккуратно за плечо. Наконец девушка подняла голову, посмотрела на Севу невидящим взглядом и села на диване.

– Не хочешь еще выпить? – предложил Сева.

Таня хотела. Пока голая стюардесса пила, они за ней наблюдали. Таня провела рукой по лобку, почувствовала необычное, но реагировать никак не стала, ни одного слова не произнесла, не посмотрела вниз, не дала понять вообще, что что-то заметила. Потом встала, взяла свою одежду и сумку и пошла в ванную.

– Думаешь, она поняла? – шепотом спросил Палкер. – Она такая пьяная…

Стюардесса, одетая и накрашенная, вышла из ванной, спокойно попрощалась и ушла, тихо прикрыв за собой дверь.

– Вот это выдержка, не зря их, стюардесс, учат, как сохранять спокойствие в стрессовых ситуациях.

Сева налил себе и выпил.

1

В день, когда я нашла ее записку, Севы в Москве не было, он уехал в командировку в Узбекистан. Наконец-то я заставила себя заняться разборкой: убирала и складывала в шкаф летние вещи, доставала зимнее, проверяла, что нужно сдать в чистку. Из кармана одного из пиджаков выпала бумажка. Я не сразу обратила на нее внимание и продолжала развешивать его рубашки. Потом подняла бумажку, посмотрела: ровными ученическими буквами выведено имя с фамилией и номер телефона. Почерк незнакомый, аккуратный. Валерия Корчагина – кто такая, Сева никогда ее не упоминал.

Звонить по этому телефону я не стала, а записку убрала в ящик трюмо. Когда Сева вернулся, я ему эту бумажку с телефоном отдала. Он никак не прореагировал.

– А, чушь, – смял бумажку и сунул в карман.

Ронять себя и задавать ему вопросы я не собиралась. Я маленькая, но гордая птичка.

Прошлым летом мы с Севой остались вдвоем в Москве, мама с Лёлей уехали в Прибалтику. У меня вдруг разыгрался цистит. Резкие режущие боли внизу живота, просто мука мученическая. У меня в первый раз такое случилось, и что делать, я не знала. Обзвонила подруг. Галка Зервас, главный специалист по народной медицине, сказала, что надо греть.

– У меня и грелки нет, как греть?

– Лучшее средство – наполнить стеклянную бутылку или банку.

– Какую банку?

– Трехлитровую лучше всего. Если нет, не важно, любая подойдет. Главное, налей в банку горячей воды и положи между ног.

Я так и сделала. Себе я постелила отдельно, на раскладушке. Почему-то мне не захотелось ложиться с ним в одну кровать с бутылкой горячей воды между ног. Так и лежали напротив друг друга, мне было одиноко и неуютно. Именно тогда я осознала, что мы уже очень давно не были близки. Это было так странно после того, что я привыкла к его неудержимому желанию, привыкла к тому, что мне постоянно приходилось отбиваться от него. «Для всех секс удовольствие, а для тебя тяжелая физическая работа», – один раз изрекла Софа, уж не знаю, откуда она это взяла, наверное, подслушала наши пререкания. С самого начала нашей супружеской жизни невозможно было утолить его печали, и вдруг наступил момент, когда ему явно стало не до «печалей». Супружеские отношения между нами постепенно сходили на нет. Когда же это началось? Наверное, с тех пор, как я перестала дожидаться его возвращения до двух-трех утра, когда он приходил домой после пулечки. Я тогда только устроилась в академическое медучилище, преподавать микробиологию, и целыми вечерами сидела за книгами, готовилась к занятиям.

Сева привык, что я всегда его жду, сидя с чашкой чая и книгой за столом под лампой с низким абажуром. Он открывал дверь ключом, бесшумно проходил мимо комнаты, где спала дочь, и заходил ко мне на кухню: иногда трезвый, но чаще поддатый, возбужденный, полный энергии, пахнущий одеколоном, хорошими сигаретами, дорогой итальянской кожей. Как ни странно, алкоголем от него никогда не пахло, сколько бы он ни выпил. Его это всегда веселило: «Хочешь, дыхну?» – и дышал мне в лицо. Запаха перегара не было. Он смеялся: «Фантастика! Пол-литра уговорил – и ничего. Я просто чудо природы!» Мне становилось все труднее после бессонных ночей вставать и идти утром на работу, читать лекции, стоять перед сорока парами любопытных, все подмечающих глаз – тени под глазами, бледность, неухоженные волосы. Я начала ложиться спать одна. На первых порах он злился, дулся на меня, требовал внимания. «Так приходи домой раньше, как все нормальные люди», – отвечала я. Один раз я легла и успела глубоко заснуть. Он вернулся пьяный и, не найдя меня на кухне, со стуком открыл дверь в комнату. Я проснулась в ужасе, в холодном поту, не понимая, где я и что со мной. Как сомнамбула встала с кровати и вышла на середину комнаты. Сева стоял в дверном проеме, отбрасывая невероятную, огромную тень. Мне стало еще страшнее: «Я так и знала, Он пришел!» – прошептала я, еще в полусне.

– Он? Он пришел? Так ты меня встречаешь? – так и взвился Сева. – Я могу вообще не приходить! Нет, ты посмотри на себя, ты совсем с ума сошла!

Оказалось, я так испугалась, что в клочья порвала на себе ночную рубашку. Сева, в отличие от меня, юмора в этой ситуации не увидел, смертельно обиделся и неделю со мной не разговаривал. Но постепенно он привык возвращаться домой, когда все спят. Утром Сева перестал вставать проводить меня на работу. Да, и вообще, моя новая должность как-то мало его занимала. Раньше он смеялся, что я так всю жизнь и прохожу «Женечкой», и вдруг, когда в училище я стала наконец Евгенией Семеновной, меня ценили, меня уважали, он потерял интерес. В институт сердечно-сосудистой хирургии он приходил ко мне регулярно, знал всех и каждого, в училище же съездил пару раз – осмотрелся, понял, что коллектив в основном женский, конкурентов у него нет, – и все, больше я его у себя на работе не видела. Сева стал реже бывать в Москве, его командировки длились все дольше и дольше. Я чувствовала дефицит внимания после той страсти, что была раньше. С Севой я на эту тему сама не заговаривала и ничего не предпринимала, никаких пеньюаров и кружевного белья не покупала. «Вот еще», – думала я.

Утром я встала больная – грудь саднило, заложило нос, переносица болела, голова раскалывалась. Наклеенный на ночь по совету Галки Зервас китайский согревающий пластырь совсем не помог. Как в таком состоянии преподавать – непонятно, а мне предстояло сегодня прочесть восемь лекций.