– Вот и верь после этого в народную медицину.

Я попыталась оторвать пластырь с носа. Но тот прилип намертво.

Раздался звонок в дверь. Начало девятого, наверное, дочь что-то забыла и вернулась с полдороги. Я открыла дверь. Передо мной стояла молодая женщина лет двадцати с небольшим, высокая, худая, голубые водянистые глаза, пухлые губы, светлые волосы собраны в хвост. Похожа на одну из моих студенток с рабочих окраин Москвы.

– Женя? – Она скорее утверждала, чем спрашивала. – Меня зовут Валерия Корчагина.

– Очень приятно. – Я не представляла, кто это может быть. Явно не моя бывшая студентка, те обращались ко мне по имени-отчеству.

– Простите, а в чем дело?

– Вы не находили мою записку?

И тут все встало на свои места. На той бумажке, выпавшей из кармана пиджака Севы, было написано именно это имя. Прошло уже несколько месяцев, и оно начисто стерлось у меня из памяти.

– Я ничего не находила. Вы мне писали? Куда, по какому адресу?

– Нет, я положила ее в карман пиджака Савелия Матвеевича. А он вам ничего не рассказывал обо мне?

– Не припоминаю. Вы вместе работаете? Собственно, в чем дело? Простите, повторите, пожалуйста, ваше имя?

– Валерия, можно Лера. Я могу войти? А то так, на лестнице, трудно.

Конечно, по уму, не стоило вступать с ней в разговор. Надо было ее прогнать и захлопнуть дверь, но мне вдруг стало ужасно любопытно. За все время нашей совместной жизни с Севой она была первой женщиной, вот так бесцеремонно пришедшей ко мне домой.

– У нас с Савелием Матвеевичем отношения, – заявила она сразу, с порога. Она говорила в нос и тянула гласные.

– Он – общительный человек, у него со многими людьми есть отношения, включая женщин, – ответила я не моргнув глазом, продолжая рассматривать ее.

До чего же неприятный, вульгарный рот. И эти мышиные волосы. Я вежливо улыбалась и молчала. Не знаю, какой реакции она от меня ожидала, но явно не этой. Она растерялась. Сева был в командировке, ему некуда было позвонить, и, судя по всему, причина ее трепыхания, ее желания выложить мне всю подноготную, заключалась именно в том, что он пропал и ей не звонил. Вот она и решила наконец довести до моего сведения…

Я уже какое-то время понимала, что все к этому идет: слишком часто он стал уезжать из Москвы, а когда бывал в городе, пропадал не вечерами, как прежде, а целыми ночами, приходил только под утро.

– Нет, вы не понимаете, у нас близкие отношения, – опять подала голос Лера.

– Ну и что? Что, собственно, вы от меня хотите услышать?

Я вошла в образ английской королевы, сама учтивость и абсолютная невозмутимость. Не позволять же этой пигалице вывести меня из себя. Вежливо, но настойчиво я выпроводила Леру восвояси. Подошла к большому зеркалу в коридоре, посмотрела на себя – без капли грима, волосы с проседью собраны в пучок и пластырь на носу. На этот раз мне удалось его содрать.

На переносице и под глазами осталось большое красное пятно.

В юности Сева мечтал стать актером и даже поступил в Школу-студию МХАТ, но Матвей Ильич, его отец, забрал документы сына из театрального училища и отнес их в университет. Когда Сева вернулся и я рассказала ему о визите Леры, он продемонстрировал мне свое незаурядное актерское дарование. Сева рассмеялся так весело и естественно, что я сразу почувствовала себя полной идиоткой. Смеялся он совершенно по-мальчишески – на щеках появлялись ямочки, рот расползался в огромную, на пол-лица, улыбку, глаза сужались в щелочки. Когда Сева так улыбался, мне всегда казалось, что с миром все в порядке.

– Кого ты пустила? Как ты ее пустила домой? Зачем ты с ней разговаривала? – отсмеявшись и вытирая выступившие на глазах слезы, спросил Сева.

– Девушка сама пришла. Она знала адрес.

– Не о чем говорить, бред.

В мгновение ока Сева собрался и выскочил из дома. Когда он вернулся, я опять ждала его с вопросами. Он орал и отбрыкивался, но ему пришлось хоть что-то мне объяснить.

– Сидели с Тохтамышем и Аликом Шварцем в ресторане, в «Континентале», я там вообще первый раз был. Она вошла в зал, на нее трудно было не обратить внимание. Хорошо за метр семьдесят, да еще на высоченных каблуках, так что чуть ли не с меня ростом. И такое платье, знаешь, с декольте чуть не до пупка… Все мужики буквально со стульев попадали. Выяснилось, что Алик ее откуда-то знает.

– Что она в таком виде делала одна вечером в «Континентале»? Она профессионалка, что ли?

– Запросто. Вполне может быть. Чтобы ты знала, сейчас куда ни плюнь в ресторанах, особенно там, где есть иностранцы, одни работающие девушки.

– Значит, ты обращался к ней по поводу ее профессии?

– Не будь дурой! Алик познакомил ее с министрами-узбеками, для них белый девушка – это максимальное выражение их мужского влияния, будет потом что дома друзьям рассказать.

– Так ты и она?.. – Я даже не знала, каким словом все это определить. – У вас что, действительно отношения?

– Идиотка!!! О чем ты говоришь?!! Какие могут быть отношения? Об этом вообще серьезно говорить нельзя, здесь нет даже темы для разговора.

– Откуда она тогда знает адрес?

– Такой она человек, ушлый. Видишь, все узнала, разнюхала. Соединила кусочки информации. Что-то слышала там, что-то здесь.

– Зачем ей это? Если у вас нет никаких отношений, зачем ей нужна вся эта информация о тебе? Зачем ей нужно приходить ко мне?

– Не бери ее в голову, даже на одну секунду, – сказал Сева и сморщился. – Эта шваль недостойна, чтобы такая женщина, как ты, думала о ней и говорила.

– Но как ты мог дойти до того, что она знает твой адрес, приходит к тебе домой? Как это произошло? Что случилось, я не понимаю?

– Откуда я знаю? Она сумасшедшая! И ты сумасшедшая тоже, раз продолжаешь об этом говорить!

Опять крики, ругань, хлопанье дверьми.

2

С этого момента я начала жить странной двойной жизнью: ходила на работу, преподавала, общалась с людьми, разговаривала с дочерью и мамой, и все время при этом знала, что он где-то там с ней. Сева же чуть что рычал на меня, что это я – сумасшедшая. Я догадывалась, что у него все время были другие женщины, но он никогда из-за этого не менялся, нашей с ним совместной жизни это просто не касалось. Сейчас все было по-другому. Лера стала частью нашей жизни, хотя она больше не звонила мне и не приходила.

В один прекрасный вечер я поднялась наверх на мансарду, в квартиру напротив лифта. Долгие годы мансарда на шестом этаже стояла пустая, но потом ЖЭК ее отремонтировал, поделил на небольшие квартирки-студии и сдал художникам. Мы с ними довольно быстро подружились, они пришли ко мне познакомиться и потом часто заглядывали то одолжить чай или сахар, то стрельнуть сигарету. Увидев в гостиной мой портрет и Севин, один напротив другого, они сразу сказали: «О, грузинская школа. Прекрасные портреты, мужской особенно. Ваш муж?»