Теле была горда за Принца. Конечно, в последствие, ему пришлось много раз дорабатывать план, но он уже был не один. Мудрые лица Стеллы не стали стоять в стороне.

Девушка почувствовала, что начинает мерзнуть. В главной зале теперь всегда было холоднее. Стены покрывались инеевой крошкой, всякая лужица превращалась в лед.

Вдоль правой стены построили несколько печей, но разжигали их только на время обеда, чтобы сэкономить поленья. Сухих поленьев и так было не много, надо было беречь…

Теле пошла в детское крыло. Там всегда было тепло и уютно.

Детей теперь берегли как зеницу ока: до Рубикона они гибли чаще взрослых.

Теле содрогнулась. Она вспоминала, как маленькие тельца собирали по всему замку, безжизненные лица прятали в грубые куски ткани и складывали в большую телегу. Трупики лежали на ней молчаливой горкой, когда серьезные мужчины с бледными лицами толкали повозку по посеревшему пригорку.

Все это происходило в ночь после Рубикона, когда замок погрузился в сон. Принц не хотел, чтоб собрались наблюдатели.

Он, Лев и Теле стояли на холме и смотрели вниз, в овраг, куда сложили неподвижные, будто бы фарфоровые, фигурки. Светловолосые, кучерявые, пухленькие и тонкие, с ровными личиками и маленькими носами.

Четверо мужчин опустошили телегу. Некоторое время все молча смотрели в овраг. Шелестела сухая трава, где-то в лесу выл ветер, холод пробирался под одежду. Принц кивнул.

Гору горящих поленьев скинули в овраг. Пламя перекинулось на застывшие ручки и ножки. Огонь охватил наполненную мертвецами яму.

Горели тонкие платья и широкие штанишки.

Лишь треск костра проникал в тишину.

Для того, чтобы полностью очистить замок от детских трупов потребовалось еще двадцать-тридцать тележек.

Когда же догорели последние останки, огонь ушел, а овраг покрылся серым слоем из пепла, перевозчики ушли. Покачав головой, ушел и Лев, не сказав ни слова. Принц и Теле остались одни.

Теле смотрела на то, что когда-то называлось детьми. Чудом уцелевший лоскуток синей туники, наверное, принадлежал девочке, которая еще несколько дней назад верила в то, что будет жить. Возможно, она мечтала вырасти, получала хорошие отметки, любила папу и маму. Может быть, она была хулиганкой и рисовала кусочком мела на мощеной дороге всякие гадости, за что ей потом прилетало. Или же эта девочка была по уши влюблена в соседского мальчишку, мечтала однажды взять его за руку, прогуляться под луной. Не важно, какой из этих вариантов верный — он уже никогда не сбудется.

Она мертва, ее тело сожжено. Она умерла от голода, или холода, может быть ее заразил тот самый вирус. От нее остался лишь клочок туники.

Теле посмотрела на Принца. Юноша поджал губы, одной рукой закрыл глаза. Девушка подошла к нему и обняла его тонкую дрожащую фигуру. Отчего-то ей вдруг стало страшно.

Детский корпус тоже жил своей жизнью — те, кто помладше, были заняты воспитательницами, те, кто постарше — учились разного рода ремеслу. Девочки четырнадцати-восемнадцати учились шить, готовить, оказывать первую медицинскую помощь, юноши — охотиться и мастерить.

Теле зашла в первую попавшуюся комнату. Здесь десятилетние ребята сидели за длинным дубовым столом и что-то чертили на кусочках пергамента. Молоденькие воспитательницы суетились вокруг них.

В помещении было тепло: окна забиты досками, занавешены грубой тканью, на полу плетеные ковры. Все дети одеты в плащи несуразного пошива, зато согревающие.

Тихо, лишь слышен негромкий детский лепет.

Теле подошла к столу и вгляделась в рисунки.

— Что вы делаете? — Спросила она, присаживаясь рядом с кучерявой девочкой.

— Я рисую снежинку. А ты кто?

— Меня зовут Теле.

— А меня Анжелика. Ты тоже будешь рисовать снежинку?

— Просто хотела узнать, чем вы занимаетесь. А почему снежинка?

— Потому что холодно. На улице пошел снег. У нас раньше снег не шел. На других этажах шел. И там такие штучки, падающие с неба, называют «снежинки». Нам мисс Кэра рассказала.

Теле посмотрела в сторону пухленькой женщины с короткими вьющимися волосами золотого цвета. Она наклонилась над рисунком одного из мальчиков и терпеливо подсказывала ему, как рисовать снежинку.

Анжелика вернулась к своему рисунку, но все еще с интересом поглядывала на Теле.

— Ты очень легко одета, мисс Теле. — Заметила она.

— Мне не холодно. Ну может немного. А что это у вас тут стоит?

— Где?

— Да вот — в углу комнаты. Деревце какое-то?

— Мисс Кэра и мисс Анна сказали, что мы так будем отмечать новый год. Они говорят, что на других этажах, где снег идет всегда, на новый год ставят дерево и наряжают его всяким, а потом под него кладут подарки. У нас не будет подарков, но будет весело.

— А как раньше отмечали новый год в Стелле?

— О-о… — Анжелика засмеялась и ее смех напомнил Теле звон колокольчика, в комнате сразу стало теплее. — Это было весело! Мы все выходили на главную площадь перед замком, пели песню про грязные лапы, пели еще песни… Мы танцевали и играли в игры. Но главное! Когда наступал новый год, мы все как обнимемся! И все-все обнимаются и стоят до-олго. Обниматься могут сразу несколько человек, но нужно так, чтоб никто не оставался один. И было такое правило: нужно было у всех просить прощения, кого ты обидел.

— Надо же…

— Да. В этом году я бы хотела попросить прощения у мамы, но… — Анжелика перестала рисовать и опустила руки на колени.

— Что такое?

— Просто… Мама теперь со звездами. Я не смогу попросить прощения за то, что я сделала…

Теле утешающе погладила девочку по голове.

— Что ты такого могла сделать?

Юная собеседница повременила с ответом, обращаясь к воспоминаниям.

— Однажды мы с мамой шли по улице и в витрине одной лавочки увидели красивые синие ленты с узором. Я сказала маме, что они мне очень нравятся. Мама улыбнулась, но грустно. Она сказала, что у нас тяжелое положение, и мы не можем купить мне эти ленты. Я немного расстроилась, потому что в этом году должна была пойти в академию. Я хотела быть очень красивой с этими синими лентами в синем платье. Просто это платье у меня единственное… Папа говорил, что раньше мы жили хорошо, пока не пришел этот регент. Еще он иногда говорил очень серьезные слова… Ну… Он говорил «уровень жизни упал», или «мы по уши в долгах», а еще он говорил «дефляция, дефляция…». Я не знаю, что это, но ему было грустно. Маме тоже было грустно, когда он так говорил. И нам всем…

Но я не долго думала о синих лентах. Я готовилась поступать в