Подкрепить авторитет он решил тем, что стоит извести спрута, пробудившегося в Неве. Матросам идея понравилась. Все равно делать нечего. Экипажу сход на берег был строго запрещен. Анархистские агитаторы не дремали. Из увольнительных мало кто возвращался в экипаж по доброй воле. Зачем тянуть опостылевшую лямку службы, когда на берегу правит бал мать порядка и братишки с других кораблей.

Венцы природы, а не песчинки бытия, в черных бушлатах начали воплощать идеи Носкова в жизнь…

Комиссар не озаботился лучше узнать правила игры до ее начала, и зря. Игра началась, и спрут с готовностью в нее включился. Скучно ползать по дну реки, захламленной городским мусором.

Моряки с крейсера спускали шлюпку. Впередсмотрящий выискивал пузыри, поднимающиеся с глубины. Спрут поднимал их и муть, копошась в иле. Обнаружив цель, матросы возвращались на борт «Авроры». Машины подрабатывали винтами, выводя крейсер на цель. Самый малый вперед! Корабль ложился на боевой курс. Далее следовала команда: «Малую серию глубинных бомб готовить, глубина взрыва — четырнадцать метров! Бомбы, товсь! Первая пошла!» За борт летели глубинные бомбы. Сбрасывали большие и малые бомбы. Мощные взрывы поднимали столбы воды. На поверхность всплывала глушеная рыба и утопленники. Бесполезно. К большому удивлению моряков, спрут раз за разом ускользал. Время шло, а результата ноль. Но обе стороны уже втянулись в смертельную игру. Жизнь без опасности — пресная штука.

Комиссар предпочитал наблюдать за охотой из бронированной командирской рубки. Оттуда обзор лучше и безопасно. Ценные указания он отдавал в жестяной рупор. Мешал рулевому и командиру из всех своих недюжинных сил.

Если ты венец природы, то зачем самоутверждаться за счет других? И правда, зачем? Головоногий оказался тварью здоровой и зловредной. Если у тебя нет стальной брони, как у моряков, значит, нужно быть хитрым и изворотливым. Благодаря своему звериному чутью он играючи уходил от атак, ловко и быстро маневрируя под водой, едва заслышав гул корабельных винтов. Про то, что моряки во главе с комиссаром — венец природы, он был не в курсе. Но долги всегда добросовестно возвращал. То зазевавшегося вахтенного ночью на дно утащит, то леерное ограждение и канаты такелажа такими узлами завяжет, что боцман, непревзойденный мастер вязать морские узлы, от зависти позеленеет. А однажды с камбуза пропал бак с кипящим борщом. Кок все списал на обнаглевшего спрута, добавив от себя недельный запас масла и ящик водки.

Моряки оказались настойчивы в своей задумке извести тварь, а спрут — живучим и злопамятным. Мало того, он еще оказался и сообразительным. Однажды спрут намотал на валы винтов якорную цепь. «Аврора» не могла сдвинуться с места несколько дней, пока водолазы вручную не распилили полуметровые звенья. Такие моменты придавали особую пикантность охоте.

Охота за спрутом стала для комиссара крейсера личной борьбой с демонами, раздирающими его изнутри. Головоногий стал для Носкова объектом этой борьбы, все более приобретающей навязчивые очертания. В этой схватке человека и исполинского головоногого моллюска было мало логики и еще меньше здравого смысла. Складывалось впечатление, что комиссару и спруту было тесно вдвоем в Неве. С моряков было взять нечего, люди подневольные. Что прикажут, то и делают. Хоть какое-то развлечение, когда служишь на стальной коробке, напоминающей многоместный гроб с иллюминаторами.

Неизвестно, был у спрута разум, но свой недюжинный интеллект — умение получать и использовать информацию — он продемонстрировал во всей красе. Интеллектуал с восемью щупальцами оказался еще и не лишенным чувства черного юмора…

Противостояние венца природы и спрута продолжалось. Сегодня ночью оно вышло на новый виток во время заступления новой смены после «собачьей вахты». «Собачьей вахтой», длящейся с полуночи до четырех утра, называют самую тяжелую, предрассветную смену из-за того, что вахтенному изо всех сил приходится бороться со сном в это время суток.

В четыре часа утра новая смена во главе с помощником штурмана вошла в рубку, чтобы сменить рулевого. «Аврора» стояла на якоре, но рулевой все равно обязан безотлучно находиться у штурвала. Вдруг поступит команда на отплытие, а его нет?

Вместо того чтобы поменять товарища, матросы опрометью бросились врассыпную кто куда. Лишь помощник нашел в себе силы дрожащей рукой рвануть на себя рычаг ревуна. По крейсеру разнесся щемящий душу вой. Моряки выскакивали из кубриков, занимая свои места по боевому расписанию. Причиной тревоги было то, что спруту надоело убегать, таясь в глубине, и он перешел к тактике партизанских действий. Рулевой бесследно исчез, хотя некоторые клялись, что видели его потом на барахолке, торгующим патефонными иголками. На его месте стояла босая барышня, навалившись грудью на штурвальное колесо. Мокрое платье облепило фигуру, подчеркивая, где надо выпуклости. На щеках вместо румянца темнели фиолетово-синеватые пятна. Девушка пялилась перед собой пустыми провалами глазниц. То ли чайки выклевали, то ли рыбы выели. Она не сжимала штурвал, как сначала показалось морякам. Руки намертво были прикручены к «рогам» штурвала стеблями морских водорослей. Спрут утащил рулевого, заменив его утопленницей двухдневной давности. Не можешь тягаться с крейсером на равных, атакуй его экипаж психически.

Вокруг клубился утренний туман. Не видно ни зги. Крейсер затянуло серой марью. Из рубки не видно даже нового орудия, расплывчатый силуэт, и все. Немудрено, что дежурный не заметил щупалец, тянущихся к нему. Проморгал.

Сегодня моряки с крейсера глубинных бомб не жалели. Бросали с огоньком. Часто и бодро…

Аким пояснил незнакомцу, зло цедя слова:

— Матросы с крейсера глушат… гигантского спрута. Уж не знаю, чем ему не нравится крейсер. Какая-то нездоровая тяга у него к этой посудине. Он больше никого не трогает. Пока. — Инквизитор поднял воротник кожанки. — Забрасывают глубинными бомбами. Если кок подсуетится, то на завтрак приготовит экипажу что-нибудь вкусненькое из глушенного взрывами свежачка.

На «Авроре» тем временем спускали шлюпку. Морячки с баграми в руках не собирались бросать в беде товарища. Если не живым, то хоть тело братишки надо отвоевать у речного чудовища.

— Помилуйте, милостивый государь, — старичок ткнул тростью в сторону «Авроры». — У нас так скоро анаконды заведутся. Хотя откуда им тут взяться. Мы же не в Бразилии живем, а Нева не Амазонка.

Вместо ответа Аким пропел, словно был не инквизитором, а гимназистом, любителем погонять голубей:

На далекой Амазонке не бывал я никогда,

Никогда туда не ходят иностранные суда.

Никогда вы не найдете в наших северных лесах

Длиннохвостых ягуаров, броненосных черепах.

Но в солнечной Бразилии, Бразилии моей

Такое изобилие невиданных зверей.

Старичок воззрился на Поплавкова с таким видом, словно с ним заговорила мраморная статуя.

— Ну-с, и откуда, позвольте полюбопытствовать, он свалился… приплыл на нашу голову?

— А откуда Ульянов к нам явился? — вопросом на вопрос ответил Аким. Дальше он не стал развивать крамольную мысль. Посмотрим, что ответит любитель ранних прогулок. Ему неожиданно для самого себя захотелось поболтать с незнакомцем. Он не вызывал у него отторжения. Почему бы не перекинуться парой слов?