боль. Она видела и знала то, что не могла ни сказать, ни даже приоткрыть ближним. Бывало, что старица говорила о ком-то или кому-то сердито. Но в этом была боль за человека, боль за его живую душу, за то, как этот человек живет, удаляя себя от Бога — Источника жизни. В таких случаях тетя Ганя могла образно или в рифму намеком обличить пришедшего. При этом ему оставлялась полная свобода — принять сказанное на свой счет и вразумиться или не придать словам тети Гани особого значения. Но в любом случае приходящие чувствовали свою вину и греховность. Оставалось ощущение, что ты стоишь перед лицом суда Божиего и что в этот момент не скрыт ни один уголок твоей души со всеми тайными ее движениями и помыслами.

Еще одной из характерных черт матери Агафии было ее послушание. В этом она более всего походила на свою маму, имевшую при жизни беспрекословное и полное послушание своим наставникам. Отметив здесь эту общую добродетель матери и дочери, добавим, что по своему внутреннему устроению Агафия более всех сестёр походила на свою мать. Сама Анна Дмитриевна, упоминая, что ее дочери имеют разные дарования от Бога, сказала:

— … А у Гани — дар мой.

Что конкретно имела в виду старица, сейчас сказать трудно, но люди, знавшие мать Анну, подтверждают, что у нее и у тети Гани было очень много общего.

Мать Анисия часто говорила людям про свою младшую сестру:

— Наша Ганя мудрая, — делая особый акцент на последнем слове.

Возможно, эта духовная мудрость и была основной общей чертой Анны Дмитриевны и ее дочери Агафии.

Мать Агафия сама по себе была очень интересным человеком. Тонкое чувство юмора, природная проницательность, острый ум и умение рассказывать были ее неотъемлемыми качествами, которые, впрочем, не выставлялись старицей напоказ. По причине глубокого смирения тети Гани можно было только иногда догадываться об этих

ее качествах. Но в те редкие моменты, когда она приоткрывала свои природные дарования, приходилось только удивляться их глубине и содержательности. Бывало, что, желая кого-то поддержать или приободрить, она рассказывала смешные и курьезные случаи из жизни. Делала это тетя Ганя с такой простотой, юмором и в то же время мудростью, что у скорбящих уходила тягость, а уставшие получали новые силы. Как пример, приведем здесь одну из таких историй. Правда, передать живую речь и юмор старицы нам вряд ли удастся.

Один деревенский парень, закончив службу в армии, вернулся в родной дом к старушке маме. Та, не зная от радости, как угодить сыну, суетилась и бегала по дому. На ее вопрос, что же приготовить покушать, сын ответил:

— Сделай-ка мне, мам, яичек в мешочек.

Женщина тут же затопила печь, достала огромный чугун и побежала в курятник. Через некоторое время все было готово, и любящая мама принесла в хату большой «мешочек» вареных яиц.

Мать Агафия не теряла чувство юмора до самой кончины. Несмотря на тяжелые страдания, переносимые старицей в последние полгода, в ее голосе часто слышалась добрая ирония, матушка продолжала иногда шутить. Незадолго до смерти, будучи уже совсем в тяжелом состоянии, она не открывала глаз. Девушки, ухаживавшие за ней, подумали, что она уже умирает, и стали вдали от старицы читать вполголоса отходную. Вдруг тетя Ганя открыла глаза и говорит:

— Что читаешь? Себе почитай!

Это прозвучало так непринужденно, что девушки, обескураженные и удивленные, не смогли удержаться от доброго смеха. Тяжесть и скорбное гнетущее чувство пропали, и у них появились новые силы. Нужно отметить, что девицам приходилось в то время непросто. Сложность ухода за больной, отсутствие электричества и многое другое делали их добровольное служение весьма тяжелым. Если еще и учесть трудность пребывания со святыми людьми, то можно понять, насколько этот подвиг был нелегким.

Мы уже упоминали о той внутренней культуре, которую имели сестры-подвижницы. Внешнее проявление этого настоящего благородства можно было наблюдать, общаясь со всеми матушками, и с каждой из них в отдельности. Но особенно ярко это проявлялось в образе поведения тети Гани. Она была удивительно тактична, имела необыкновенную чуткость и чувство меры в общении с людьми. Однажды, приехав в Сергиев Посад, тогда еще Загорск, тетя Ганя, как бывало обычно, остановилась со своими спутницами в домике архимандрита Иннокентия. Все пили чай, пила и она. Допив чашку, мать Агафия молча аккуратно положила ее боком на блюдечко. Сразу же отпала надобность предлагать подлить ей еще, продолжать угощать ее тем, что имелось на столе к чаю. Во всем внешнем облике тети Гани: в ее одежде, в движениях, словах, в том, как она доставала и убирала платочек из кармана своего фартука, как поправляла платок на голове — во всем было это удивительное благородство, красота и в то же время простота и естественность. Она умела и любила слушать. Когда что-то представлялось ей интересным, тетя Ганя могла тихо промолвить: «О, как!..», или молча кивала головой. С большим терпением и вниманием она всегда выслушивала ближних, никогда не перебивала, нисколько не раздражалась, когда перебивали ее. Но бывали моменты, когда старица проявляла твердость и строгость по отношению к говорившему. Это случалось, как правило, когда обсуждались вопросы веры или речь заходила о Боге и Его святых. В таких случаях мать Агафия могла строго, но коротко выговорить небрежно относящемуся к этим святым темам. Как-то один человек при ней читал предначинательные молитвы и, когда дошло время повторять: «Господи, помилуй», стал «съедать слова» и торопиться. Тетя Ганя, обычно молчаливая и сдержанная, тут же твердо его остановила:

— Это что еще такое? — спросила старица, и тут же для всех стало понятно, что она имеет в виду.

Иногда мать Агафия говорила что-то, подтверждая сказанное словами Священного Писания. В таких случаях это звучало настолько живо и осмысленно, что принималось верующими не как отвлеченные сухие фразы, а как живое и действенное слово, произнесенное со властию. Изредка старица упоминала о страданиях Спасителя. При этом создавалось впечатление, что она сама присутствовала при них и сопереживала Христу. Ее слова были просты, без эмоций и чувственности, говорила она тихо, иногда не совсем внятно для слуха, но сила ее слов была велика. Можно с уверенностью сказать, что