Она взяла его руки и поочередно стала растирать их своими ослабевшими, еле-еле движущимися пальцами. При этом она говорила: «Вот как замерз, все руки закоченели». Сказав это, тетя Ганя добавила, как бы невзначай, слова, понятные только этому молодому человеку. Смысл их заключался в том, что кто-то опутан паутиной. Делала это тетя Ганя с такой любовью, что трудно было удержаться от слез. Конечно же к тому моменту уже никакой мороз не имел последствия, и руки послушника не были окоченевшими. По его свидетельству, все оставшееся зимнее и весеннее время Великого поста прошло с необыкновенной легкостью, без скорбей и болезней, до этого его не оставлявших. Живя в монастыре, он просил мысленно помощи старицы, а приехав, получил ее очевидно. Можно предположить, что мать Агафия таким образом, скрываясь, брала на себя чужое горе и страдание.

Бывали нередки случаи, когда люди, получившие по молитвам матери Агафии благодатную помощь, изменяли свою жизнь, изменялись сами. Но случалось и так, что под влиянием происшедшего к вере приходили и невольные свидетели этих чудесных событий. Незадолго до своей кончины тетя Ганя исцелила молодую женщину, обреченную уже приговором врачей на смерть. Этот случай, сам по себе удивительный, заслуживает подробного описания еще и потому, что он явился причиной обращения к Богу и других людей.

К тому времени дом сестёр Петриных стал известен уже многим за пределами Шацкого района.

Приезжали в Ялтуново и жители Сасова. Сбывалось предсказанное дедушкой Сергием. Женщина, о которой пойдет речь, и по сей день живет со своей семьей в этом городе. Она не перестает благодарить Господа за то, что Он своим благим промыслом свел ее со старицей. Случилось это после того, как больной была сделана неудачная операция по причине воспаления аппендикса. Последующий снимок показал перитонит. Вдобавок опухоль, обнаруженная и задетая во время операции, стала быстро разрастаться. Врачи настаивали на срочном повторном хирургическом вмешательстве и направляли ее в Рязань. Потом выяснилось, что уже не было надежды на благополучный исход, поскольку опухоль за две недели разрослась необыкновенно. Женщина чувствовала — операцию ей не перенести. Не имея уже физических сил, она потеряла всякую надежду и внутренне готовила себя к смерти. Особым горем и болью для нее были двое детей, младшая из которых оставалась еще грудным младенцем. Состояние ухудшалось, больная перестала есть, принимала обезболивающие. До этого изредка посещавшая храм, она обратилась со своим горем к местному батюшке. Тот, зная, что в Ялтуново живет старица святой жизни, направил к ней. По свидетельству верующих, присутствовавших при этой встрече, мать Агафия приняла больную с большим участием и нежностью, несмотря на то, что чувствовала себя крайне плохо — было видно, что долго она не проживет.

Не всякий человек удостаивался в то время такого проявления любви с ее стороны.

В тот день готовились к Пасхе, убирали дом, украшали иконы. Заканчивалась страстная седмица. Заплаканная и растерянная, женщина вошла в комнату. Взволнованным голосом, со слезами она промолвила:

— Матушка, я, наверное, умру.

С теплотой, необыкновенным участием и любовью тетя Ганя ответила, делая ударение на последнее слово:

— Почему? Мы будем жить!

Нежно, как любящая мать, старица стала утешать плачущую, усадив ее на стульчик рядом с собой. Картина была настолько трогательная, что присутствовавшая при этом женщина заплакала. Ни о чем не расспрашивая, мать Агафия долго говорила с участием и любовью в голосе.

— А пострадала ты за неверие, — сказала она плачущей больной женщине без всякого укора и осуждения.

— Матушка, благословите ли на операцию? — спросила та.

— Девять дней бы уже поминали, если бы поехала. Не нужна она тебе… — ответила старица.

Все эти предшествующие дни несчастная откладывала поездку в больницу, чувствуя, что операцию не перенесет. Мать Агафия же своими словами прозорливо подтвердила это.

— Ну ничего, ты молись Михаилу Архангелу, возьми водички с источника… Бога не забывай, а детей ты воспитаешь.

Попросив принести ей бутылочку из-под лампадного масла, мать Агафия дала ее больной с тем, чтобы та набрала воду в источнике сестёр. В дальнейшем пить ее для женщины было настоящим подвигом, поскольку вода смешалась с маслом, до этого находившимся в бутылке.

Время от времени мать Агафия замолкала и закрывала глаза. Ее собеседница думала, что матушка устала и засыпает. Каждый такой раз, порываясь привстать и отойти от кровати, женщина садилась обратно, останавливаемая старицей:

— Сиди, сиди… — говорила та, не открывая глаз, придерживая ее рукой.

В разговоре несколько раз мать Агафия неожиданно с сокрушением, качая головой, повторила:

— А лицо-то какое изуродованное! Лицо-то какое… Нужно было всего только хлебный мякиш приложить.

Не понимая этих слов, больная внутренне недоумевала: «Мне так плохо, мне не до этого, а она мне про какое-то лицо…» Слова старицы вспомнились намного позже, когда маленькая дочка этой женщины обожгла лицо, и одна ее щека осталась изуродованной.

На протяжении всего разговора рядом с тетей Ганей лежал мягкий батон белого хлеба, который привезла старице приехавшая. Прощаясь, матушка отломила большой кусок и дала женщине:

— Бога помни, не забывай Бога…, ну, иди на родничок…

Первый раз за последние много дней женщина, выходя из домика сестёр, сильно захотела есть. Муж, дожидавшийся во дворе, очень обрадовался такой перемене. Вместе они набрали в источнике воды и с шофером отправились домой.

Через несколько дней совсем еще недавно умиравшая женщина встретила врача, делавшего ей первую операцию.

— Что, уже прооперировали? — спросил тот, удивленный, не веря своим глазам.

— Нет, я не поехала. У меня все хорошо.

— Как не поехала? Срочно УЗИ, — не понимая, что происходит, сказал ошеломленный доктор.

Случилось необыкновенное. Проверка показала, что не только опухоли, перитонита, но и перегородки в желчном пузыре, образовавшейся после желтухи, которая, как известно, ничем не убирается, не было и следа. По молитвам матери Агафии произошло чудо исцеления. Женщина была совершенно здорова и после этого родила еще одного ребенка. Врач, наблюдавшая все это время больную и знавшая,