Возможно, именно это воспоминание не давало ему броситься вслед удаляющимся клубам пыли.

Он обернулся, взглянув на связанного мародера.

Этот инсект никак не подходил под образ освоивших космос существ. Между скорчившимся на дне окопа оборванцем и теми представителями разумной инсектоидной жизни Деметры, которых маленький Антон видел в оранжерее «Терры», лежала такая же пропасть, как между аннигиляционной установкой «Свет» и дремучей катапультой.

Если они летали в космос, были способны извлечь тело ребенка из изобретенного не ими защитного поля и, наконец, запросто перенести хрупкую жизнь через космический холод и вакуум в шлюз, где присутствовал воздух, то почему тогда их сородичи бродят по планете в полудиком состоянии, тупо взирая на руины своих же городов?

Это завладевшее его сознанием воспоминание о мимолетном милосердии и абсолютном равнодушии, а вместе с ним и путаный клубок разрозненных, почти не взаимосвязанных фактов, впечатлений, воспоминаний, страшный опыт собственной смерти, — все это, вместе взятое, тревожило, злило и в то же время заставляло Антона испытывать совершенно незнакомые ему и, казалось бы, неуместные чувства. Кадет Велюров ненавидел скорчившуюся на дне окопа тварь, а маленький мальчик, вырвавшийся из плена теней, смотрел на него с жалостью и чуть ли не с состраданием…

«Смотри, Антон, какой жалкий и смешной ксеноморф!.. Ты помнишь, как мама рассказывала нам, что когда-нибудь люди обязательно встретят…»

Это было похоже на бред.

Антон сел, бессмысленно уставившись на покрытые ссадинами руки. Откуда в нем взялось это второе сознание?

Взглянуть на своего врага глазами маленького ребенка, без пелены ненависти, без надрывной жажды бессмысленных смертей оказалось страшно…

Антону казалось, что он сошел с ума и его разум сейчас разорвет на две половинки… Ему нестерпимо хотелось назад, в ту жестокую, но абсолютно понятную реальность Деметры, что уже прижилась в его сознании… Он не умел жить иными ценностями!..

Охваченный внезапным порывом, он спрыгнул в траншею и, рывком перевернув связанного инсекта, зло посмотрел в его лишенные век выпуклые глаза…

Его трясло. Одни дорогие его сердцу люди погибли, другим только предстояло стать лишь именем, образом больного сознания…

— Говори, тварь, кто твои боги?! Где они живут?!

Инсект дернулся, извиваясь, но ярость Антона быстро нашла выход, подкрепив заданный вопрос мертвой хваткой пальцев, сжавшихся на хлипкой шее мародера.

Инсект захрипел, издавая отчаянный скрежет.

Испуганный до потери сознания он испустил густую вонь…

Антон брезгливо отшвырнул его в сторону.

Мысленного контакта не получилось. Он едва не задушил своего невольного спасителя. Мгновенная вспышка ярости убила в нем способность общаться на уровне мыслей…

Злой на самого себя, он отошел в сторону, пытаясь унять участившееся дыхание.

Твари…

Его душа ходила по кругу, словно дикая лошадь, впервые загнанная в манеж и крепко привязанная к вбитому в центр колу. Хлесткий удар бича, и вот она уже неслась по порочной кривой, от щемящей любви до необузданной ненависти, но весь ее путь был замкнут сам на себе и заранее предопределен длиной привязи и ритмом хлестких ударов бича…

Отдышавшись, он отошел в сторону, чтобы не видеть скорчившегося инсекта.

Привалившись спиной к посеченной броне перевернутой машины, Антон пошарил по карманам. Там нашлась одна-единственная сломанная сигарета. Прикурив, он заглянул в обгорелое нутро через уродливую дыру, красовавшуюся на месте сорванной взрывом башни.

Что ж… возможно, его путь действительно был предопределен. Что толку с того, что он вспомнил? Разве это принесло какую-то радость? Нет, лишь очередное, щемящее чувство утраты… Разве мог он поручиться, что все его воспоминания не бред, рожденный контузией?

Антон присел на корточки и задумался. Действительно ли он видел сквозь прорехи листвы это до боли знакомое и в то же время — чужое лицо?

В конце концов, его снова начала разбирать злость. Раз он не может понять самого себя, так зачем он торчит тут, на позиции растерзанного взвода, в то время как инсекты неумолимо движутся к Городу? Что он пытается вообразить, когда судьба подарила ему жизнь и взамен от него требуется лишь одно — принять очевидный ход событий, попытаться вернуться в Город, найти Дану… сделать именно то, что ПОЛАГАЕТСЯ.

Отбросив окурок, он влез в раскаленное нутро бронемашины.

Ему было необходимо что-то делать, занять себя работой хоть на минуту…

Пошевелив рычагами управления, Антон выглянул через разбитый триплекс. Огромные литые колеса, резина которых оказалась лишь слегка оплавлена огнем, послушно двигались. Он осмотрел проводку в поисках повреждений, но внешне все выглядело вполне исправным. Тогда он отыскал глазами кнопку стартера и нажал.

Двигатель заваленной набок машины заскулил, раскручиваемый пусковым устройством, потом несколько раз чихнул и завелся.

Антон поспешно заглушил его.

Работает…

Он вылез наружу и отошел в сторону, пытаясь сообразить, как вернуть покалеченный бронетранспортер в нормальное, вертикальное положение.

Озираясь по сторонам в поисках достаточно длинного и прочного рычага, он зацепился взглядом за туманный горизонт и вздрогнул.

Там, где вчера был лес, теперь простиралась дымящаяся, обугленная гарь, а дальше за ней маячили смутные контуры шпилевидных построек.

Это были руины древнего города инсектов, еще несколько часов назад скрытые зыбкими полосами исчезающего на глазах тумана.

Антон впервые воочию видел их. Он непроизвольно потянулся к поясу и поднял к глазам электронный бинокль. Контуры древних руин рванулись навстречу, а вместе с ними…

…Мерно покачивалась хитиновая спина…

Мерзкий запах лез в ноздри, и от него выворачивало голодный желудок… Ребра пластиковой двери врезались в задеревеневшее тело, а под проволочными путами руки и ноги нестерпимо горели…

— Мамочка… — отчаянно шептали растрескавшиеся, пересохшие губы мальчика, накрепко прикрученного к спине насекомоподобной твари…

Мимо проплывали смутные очертания каких-то разрушенных построек, выполненных из черного и серого материала, похожего на полированный пластик… Здания хоть и пострадали от времени, но все еще хранили на себе печать величественной, вдумчивой и какой-то печальной красоты…

Тут не было острых углов и ломаных линий. Плавные волны застывшего камня лениво текли к серым осенним небесам, витиеватые спирали шириной в десятки метров медленно закручивались в развязки дорог; кое-где на овалах террас виднелись голые ветви деревьев…

Антон едва не выронил бинокль, когда это воспоминание, отчетливое, ясное, встало перед глазами, наложившись на панораму древних руин…