Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лин отшатнулся.
— Но через Икменские топи невозможно проехать!
— Поэтому я пойду пешком. — Жрец ловким движением свернул карту и убрал в чехол из непромокаемой ткани. — При необходимости, которой, я надеюсь, не будет. Коптильня, магистр!
Пока Лин отвлекся, угли под решеткой в яме разгорелись: запахло паленой рыбой.
— Да чтоб это все!.. — Лин спешно залил огонь водой из фляги. — А зачем тебе в Железную Бухту?
— Я пойду, помогу нашим рыбакам.
— Тени тебя продери, хватит претворяться глухим идиотом!
— Зато ты не притворяешься: ты и есть идиот, — хмыкнул жрец. — Зачем тебе лезть в мои дела? Ну, вот предположим, я передумал и теперь собираюсь утопить всех вас в тех самых топях. Действуй, магистр Валб! — Жрец, демонстративно насвистывая, направился к реке.
Он со всей очевидностью был — едва ли не впервые за всю дорогу — явно раздосадован и зол.
* * *
За рекой начался безликий лес: эта местность была одной из немногих в Галше, где росли гохно.
В икменских болотах жрец топить — пока! — не собирался, как не собирался и добровольно объяснять свои мотивы, — в этом Лин уверился окончательно. И — когда успокоился сам — задумался: что бы могла значить эта вспышка злости и досады? «Неужели обиделся?» — недоуменно подумал Лин.
Неудивительно, что кто-то обижается, когда его обзывают идиотом… Но только в том случае, если этот кто-то думает о себе, как об обычном человеке, не замышляющем ничего дурного. А о говорящем — как о том, чьи слова имеют хоть какое-то значение. На врагов, на рабочую скотину, на инструменты — не обижаются…
И еще было что-то ненормальное в поведении жреца, но Лин никак не мог уловить — что именно.
Ночную стоянку разбили через час после заката. Безликий лес, особенно в темноте, напоминал лабиринт: куда не пойдешь — все одно и то же. В таком месте было куда как проще заблудиться, чем сориентироваться, но жрец, как обычно, вместе с собакой удалился «прогуляться» в неизвестном направлении.
И уже часа три как отсутствовал.
— Да где его тени носят?! — Лин раздраженно сплюнул на землю. — А почему тебя это интересует, Лин-гьо? — Ная, хитро прищурясь, посмотрела на него.
«Почему? Хороший вопрос… Не беспокоюсь же я за него, в самом деле?» — Он подкинул в огонь палок.
— Ну… Мало ли что.
Ная вряд ли удовлетворилась бы таким ответом, но тут воздух разорвал высокий протяжный вопль. Хоно вскочил, опрокинув чашку с ягодным отваром себе на колени.
— Не обжегся? Это всего лишь птица халь, — Лин был рад сменить тему. — Она всегда так кричит, когда охотится. Крик на несколько секунд парализует жертву — обычно это мышь или заяц — и та теряет последний шанс укрыться.
— А на людей… — Ная с опаской вслушивалась в ночные звуки.
— Птица халь — нет. Но, возможно, в здешних лесах водится и хищники покрупнее.
— Там, кажется, что-то… — девушка указала в лес за спиной Лина.
— Ветер, должно быть.
— Вот, опять!
Лин встал, положив ладонь на рукоять кинжала.
— Тихо…
— Это я, — шелестящий кустарник отозвался голосом жреца. Вскоре к огню выскочил пес, а за ним вышел и его хозяин. — Сейчас осень, дичи навалом. Волки к костру не подойдут.
«Еще вопрос, что хуже — ты или стая волков», — Лин со вздохом сел обратно.
— А правда, что существуют такие птицы, что могут забрать и съесть человека? — спросил Хоно. — Эйгвы, вроде…
— Насколько знаю — да. Но сам не видел, — ответил Лин.
— Существуют. — Собачник устроился у огня. — Но встретить живого эйгва — большая редкость. Мелкие хищники вроде халь доставляют людям больше хлопот.
— Почему? — вопросы у Наи никогда не заканчивались.
— Они нападают на почтовых сйортов. Знаете про таких?
— Неразлучные птицы, одна из которых всегда возвращается туда, где ждет вторая? — неуверенно спросила Найя. — И поэтому они могут быстро переносить письма. У дяди Фарги вроде были такие; но он не давал нам с ними заниматься.
— Не удивительно: сйорты редки и дороги, пара стоит около ста золотых крон, — сказал Собачник. — Мало кто, кроме Ордена и лордов, может позволить себе содержать их.
— Но им, наверное, тяжело друг без друга, поодиночке… — задумчиво сказала Ная. — Мне кажется, это жестоко, господин Собачник.
— Мне сложно судить о таких вещах. — Жрец на минуту замолчал, раскуривая трубку. — Но, думаю, ты права. Только что с того? Стоит отказаться от использования сйортов? Иногда быстрая связь может спасти человеческие жизни. Вряд ли те люди разделят твою жалость к птицам.
— Вы заговорили о птицах, — вмешался в разговор Лин. Позабытые — почти — чувства вновь ударили в голову. — А, к примеру, скольких лошадей загнали почтальоны, вестовые, хьор-гвардейцы? Лошадей на Шине много, они стоят дешевле сйортов, потому их мало кто считает. Также и с людьми. Бессмысленно жалеть рабочий инструмент. Вопрос лишь в том, кто тебе больше нравится, кто для тебя дороже, Ная — люди, лошади, сйорты?
— Лин-гьон, разве обязательно выбирать?
— Думаешь, ты хорошо разбираешься в инструментах, магистр? — Собачник отложил раскуренную трубку.
— Да.
— В том, как быть инструментом самому, или в том, как пользоваться другими самому?
— Ты, как не сложно заметить, преуспел во втором больше моего, — сказал Лин.
— А даже если так?! Думаешь, это мне нравится?! — в голосе Собачника послышались знакомые рычащие интонации.
— А разве нет? — Лин встал. — Покажи свое истинное лицо!
— Прекратите, хватит!!!
Лин в изумлении уставился на Хоно. Зашипели гаснущие угли: на этот раз, парень специально опрокинул содержимое кружки в костер.
— Господин магистр, господин жрец! Если вы друг друга убьете, у нас с сестрой будут… сложности. — Поэтому, пожалуйста, прекратите ссориться, — Хоно уселся обратно на бревно. Нащупал на земле кружку, поднял, снова уронил, снова поднял. Похоже, он уже и сам испугался своей храбрости. — Вы… Вам, может, виднее, но я так думаю: даже если меня используют, это не значит, что я инструмент. Не о чем здесь спорить. — Он, в поисках поддержки, обернулся к Нае.
— Хо правильно говорит. Всякое бывает, — тихо сказала она. — Но не нужно так… Из-за этого.
Шипело костровище, в котором пламя и вода боролись друг с другом.
Потрескивал, шелестел, шуршал вокруг безликий лес.
И в тон ему засмеялся Собачник.
— Хорошо они нас, как думаешь? — Жрец добродушно кивнул Лину. — Нечего и ответить.