Турольд был весьма опечален потерей Валентины, и потому охотничьи рога трубили мрачно; и разъярен свыше меры злодеянием гадьи, и потому трубы звенели, как на бой; и полон решимости истребить как можно больше ирландских оленей, и оттого собаки лаяли яростно – да так, что две просто разорвались пополам, настолько широко распахивались их пасти.

Скоро Турольд вырвался вперед и остался один в глубокой чаще леса. Кругом вздымались темные деревья и клубились черные кусты; небо скрыла нависающая мокрая листва, а земля была покрыта толстым слоем листьев, и между лиственными слоями жили и умирали какие-то незримые крошечные твари, любая из которых могла оказаться ядовитой.

Внезапно впереди полыхнул свет. Турольд присмотрелся и увидел, что это горят рога чудесного оленя: был он, этот олень, белоснежным, а гордые рога его источали пламя. Он мчался через лес, озаряя все вокруг дивным светом. Турольду нестерпимо захотелось убить это чудесное животное, и он погнал за ним коня, не разбирая дороги.

Ветви хлестали его по лицу, колючки драли на нем одежду, но Турольд не отставал – и в конце концов конь вынес его на ту самую поляну, где Квинталин некогда выкопал большую яму.

Олень перескочил через яму и скрылся в чаще леса, а конь Турольда угодил прямо в ловушку и сломал себе шею и две ноги. Турольд же упал поверх коня и только поэтому не насадил свое тело на один из тех острейших кольев, которыми Грелант утыкал дно своей ямы-ловушки.

Турольд не на шутку рассердился. Он обежал яму кругом, потрогал колья, попытался выдернуть хотя бы один из них, но у него ничего не вышло. Тогда он уселся на своего мертвого коня, уронил лицо в ладони и глубоко задумался.

Потом прикрыл один глаз, как делала Артуса, но ничего вокруг не изменилось: конь был все так же мертв, а яма – все так же глубока.

Турольду надоело сидеть на дне ямы с одним зажмуренным глазом, поэтому он широко раскрыл его – и увидел, как по поляне бредет пребезобразный карлик и волочит тележку, такую грубую и грязную, что противно смотреть. Сверху на тележке лежала спящая женщина, крепко привязанная веревкой и укрытая льняным покрывалом.

Турольд изо всех сил всматривался в лицо спящей женщины. То ему чудилось, будто он различает черты Валентины, то внезапно он переставал ее узнавать.

– Эй ты! – закричал Турольд карлику. – Послушай! Я к тебе обращаюсь!

Карлик, однако, упрямо притворялся, будто никакого Турольда поблизости нет и из ямы вовсе не доносится человеческий голос; горд Грелант грузом своим.

– Помоги мне! – взывал Турольд. – Человечек! Карлик! Ты, уродец! Эй, малявка! Каменный клоп! Ворюга, оборванец, стой же!..

От всех этих слов Грелант так разозлился, что нарочно проехал с тележкой, на которой спала Валентина, несколько раз мимо ямы. Он даже глаз в сторону Турольда не скосил и шагу не убавил и не прибавил, медленно брел, а кривые колеса телеги скрипели, то поднимаясь, то опускаясь.

И в конце концов карлик удалился вместе с тележкой.

Турольд в отчаянии хлопнул себя по коленям.

– Что я за несчастный человек! – вскричал он. – Ведь это точно была Валентина… Ах, проклятое чудовище, зачем оно убило мою возлюбленную? И для чего карлик таскает ее тело по всему лесу?

Скоро над краем ямы показалось человеческое лицо. Это было довольно неожиданно, так что Турольд даже подскочил.

– Привет тебе, – сказал незнакомец. – Я Квинталин.

– Мое имя Турольд, сын Гарольда, короля Норвегии, – отвечал Турольд. – Помоги мне выбраться из этой ямы, и награда моя будет щедрой.

– Как бы твоей наградой не стал удар ножом, – отвечал Квинталин, покосившись на нож Турольда. – Знаю я таких, как ты: добры, покуда вам худо, а как только добьетесь своего – сразу забываете всех, кто вам помогал.

– Никто не скажет обо мне, будто я бываю добр, – возразил Турольд. – Однако не бываю и несправедлив или неблагодарен.

– Ха! – вскричал Квинталин. – Как же, поверю я!.. Ищи дурака.

И он хотел уйти, но Турольд взмолился:

– Скажи, видел ли ты в лесу безобразного карлика с телегой, на которой тот повсюду возит мертвую женщину?

– Что тебе за нужда в карлике и в мертвой женщине?

– Карлик мне вовсе не нужен, разве что я захочу убить его; но женщина эта – моя возлюбленная, королевская дочь Валентина.

– Зачем тебе мертвая возлюбленная? – удивился Квинталин.

– Сам не знаю, – ответил Турольд. – Для начала мне нужно выбраться из этой ямы.

– Ты угодил в нее по доброй воле, – сказал Квинталин. – Не собираюсь я тебе помогать – ведь я сам выкопал эту ловушку. И вижу теперь, что удалась она на славу.

– Так ты – друг этому карлику? – догадался Турольд и прикрыл глаз. Теперь, одним глазом, он ясно видел, что Квинталин пришел к яме полюбоваться на дело рук своих и что помощи от него не дождешься.

– Вместе мы похитили Валентину, – сказал Квинталин. – И погрузили ее в сон. Она принадлежит мне, а тебе лишь остается сидеть здесь и смотреть, как мы таскаем ее в телеге по лесу взад и вперед.

– Немного радости от обладания женщиной, если всё это обладание сводится к тому, что вы таскаете ее, спящую, в телеге, – сказал Турольд.

– Мудрёно выражаешься, – заметил Квинталин.

– Это оттого, что меня научили читать и писать. Ты уверен, что не хочешь помочь мне выбраться из ямы?

– Еще бы! – сказал Квинталин. – К тому же я сильно опечален: кто-то убил мою мать, гадью, жившую в потоке вод под мельницей.

– Так это ты подарил ей диадему, принадлежавшую Валентине? – спросил Турольд.

– Так это ты убил мою мать? – закричал вне себя Квинталин.

Турольд промолчал.

Квинталин же сказал:

– Моя мать была чудовищем, но это вовсе не значит, что я не любил ее. Никому из людей, и тебе тоже, не понять, что это такое – быть сыном чудовища.

Тут Турольд открыл в усмешке свои острые рыбьи зубы и ответил:

– А вот тут, Квинталин, ты сильно ошибаешься.

* * *

Так беседовали они некоторое время, и каждый рассказал другому о своей матери и о своем отце, и о том, как рос каждый из них в родительском доме и чем был занят, пока созревало тело, а голова гудела от неосмысленности, и грудь разрывало от неясных стремлений.

Квинталин лежал на краю ямы, свесив вниз голову, а Турольд сидел на дне, обхватив руками колени, и задрав голову кверху. В конце концов, у обоих сильно заболела шея, и тут раздался отчаянный крик Греланта:

– На помощь! На помощь! На помощь!

– Это кричит карлик, – сказал, встрепенувшись, Квинталин. – Какая-то с ним приключилась беда.

Он встал и повернулся в ту сторону, откуда доносился призыв; а Турольд на дне ямы тоже вскочил на ноги и принялся подпрыгивать. Но ни тот, ни другой ничего не увидели.