Вот она вбежала в рощу и остановилась, обвив руками дерево и оплетя его волосами. Она тяжело дышала, а ее лицо было мокрым от слез и пота.

Тут вышел ей навстречу Турольд. Сперва девушка попыталась бежать от него, но ее волосы и платье прилепились к смолистому стволу. Однако осанка и все манеры Турольда сразу успокоили беглянку, потому что так держаться мог только человек очень благородного происхождения. Девушка тяжело задышала и закрыла глаза.

Турольд посмотрел на ее пушистые светлые ресницы и подумал о Валентине.

Затем он коснулся ее руки, и тотчас вся смола ушла обратно в ствол дерева.

– Идем, – сказал Турольд.

Он привел девушку к костру, возле которого отдыхали его спутники, и усадил между ними.

– Расскажи нам о своей беде, – попросил Турольд.

– Никто мне не поможет, – отвечала девушка. – Что толку рассказывать!

– В иных делах близкий человек не поможет, а незнакомец может оказаться кстати, – возразил Турольд. – Позволь нам судить, и обещаю, мы рассудим здраво.

– Для чего мне впутывать вас в мои несчастья? – сказала девушка. – Не будет от этого добра ни вам, ни мне!

– Открой нам, что тебя напугало, а уж мы решим, сумеем ли вызволить тебя из беды.

– Что ж, – сказала девушка, – слушайте. Мое имя Храфнборг, и через месяц я должна стать женой славного рыцаря по имени Сигурд.

– Пока в твоей истории нет ничего, что объясняло бы твои слезы, – вставил Квинталин. – Разве что этот Сигурд стар и отвратителен собой, и у него вытек глаз, и хоть он и доблестен, но дурно пахнет, и сбоку на животе у него незаживающая рана, которая то и дело гноится, и жена ему нужна для того, чтобы менять на этой ране повязки. Я встречал такие супружеские пары, и ни одна из них не была счастлива, разве что жена сумела отравить мужа и избегнуть наказания.

Храфнборг метнула на Квинталина взгляд, да такой, что тому показалось – молния блеснула в полутемной роще.

– Ничего подобного нельзя сказать о Сигурде! Он высок и строен, оба глаза у него на месте и пахнет он так, как подобает мужчине, – железом, потом и лошадью!

– Что же, в таком случае, огорчает тебя? – удивился Квинталин. – Будь я тобой, девушка Храфнборг, я бы и не подумал плакать и убиваться.

– Нынче король Блеоблерис дает большой пир, – продолжала Храфнборг, – и мы будем в числе гостей. А когда выпьют третью чашу, Блеоблерис велит принести четырехцветный плащ и заставит всех женщин за пиршественным столом примерить его.

– Что с того? – спросил, не просыпаясь, карлик. – Если твой Сигурд так хорош, как ты расписываешь, то уж вряд ли ты изменяла ему, даже в мыслях.

Храфнборг взяли в руку комок земли и принялась мять его и тискать.

А Квинталин сказал:

– Женское сердце устроено не так, как мужское. Мужское всегда знает, чего хочет, и, получив это, успокаивается. А женское не бывает спокойно даже после того, как какой-нибудь Сигурд решится взять его в жены.

– Кого? – спросил карлик. – Выражайся яснее!

Храфнборг бросила в Квинталина комок земли и попала ему в щеку.

– Ненавижу тебя за это! – сказала она ему.

– Я-то тебе еще ничего не сделал, – ответил Квинталин, обтирая лицо рукавом.

Храфнборг пуще прежнего залилась слезами, а Турольд сказал:

– Есть простое средство. Отдай мне свое платье, Храфнборг. Я пойду на пиршество вместо тебя и, когда настанет пора примерять плащ, надену его перед всеми без страха: ни единой мыслью я не изменял Валентине.

– Да как же ты пойдешь вместо меня, – удивилась Храфнборг, – ведь мы с тобой совершенно не похожи.

– Поменяйся со мной внешностью, – сказал Турольд. – Вот никто и не заметит разницы.

– Даже если ты получишь мои пшеничные волосы, и мою стать, и мою грудь, и мои бедра, – отвечала Храфнборг, поневоле приосаниваясь, – то повадка выдаст тебя: ходишь ты вразвалку, смеешься, разевая рот, сидишь подбоченясь, а стоишь расставив ноги, и без оружия у тебя такой вид, словно ты потерял штаны.

– Охохо, видать, добрая жена достанется Сигурду! – подал голос карлик.

– Цыц! – шикнул на него Турольд. А девушке он сказал: – Больше года я прожил, подражая моей возлюбленной Валентине, потому что хотел понять, как она устроена снаружи и внутри. Я сумею смеяться, не разжимая губ, и стоять потупив глаза, и ходить мелким шагом. Все это не составит для меня труда.

– Я бы тоже хотел попасть на этот пир, – сказал Квинталин. – Любопытно мне поглядеть на Турольда в женском обличии.

– Невелико диво – Турольд в женских тряпках и с чужим лицом! – сказал карлик.

– А я бы все-таки пошел с ним, – настаивал Квинталин. – Вдруг он попадет в беду? Никогда не знаешь, чего ожидать от Сигурда!

– Просто ты голоден, – сказал карлик, который хорошо знал Квинталина и все его повадки. – Мысль о жареном мясе и красном вине, о свежих овощах и пареных сладких репках, о хлебе и взбитом масле не дает тебе покоя.

– Ах, это правда! – сказал Квинталин, едва сдерживая слезы. – Турольд, мой король Турольд, ведь ты не будешь настолько бессердечен, чтобы не взять меня с собою?

Турольд рассмеялся и отвязал сверток, который возил у седла.

– Одевайтесь, друзья, – сказал он Квинталину и карлику. – Мы отправляемся на пиршество втроем.

В свертке обнаружились женские платья: длинное, желтое, с красными рукавами – для Квинталина, и синее, отороченное мехом, маленькое – для карлика.

Храфнборг сняла свое платье и отдала Турольду, а он отдал ей свою мужскую одежду.

– Придется тебе поменяться внешностью с нами троими, – сказал Турольд. – Хватит ли твоей красы?

– Уж наверное! – высокомерно отвечала Храфнборг. – Но один из вас – тот, кто добродетелен, – должен походить на меня точь-в-точь, а прочие могут выглядеть как мои сестры. А карлик – как сестра, которую в детстве уронили в канаву.

– Не повезло Сигурду, – проворчал карлик.

– Вовсе нет! – запальчиво отвечала Храфнборг. – Он ценит мой злой язык.

С этими словами она взяла за руки Турольда и Квинталина, а Грелант взял за руку Квинталина, и поменялась с ними внешностью.

Стал Турольд совершенно как Храфнборг – с пышным станом и большой грудью, а Квинталин – как нелюбимая сестра Храфнборг, которую плохо кормили, с тощими грудками и костлявыми руками, а Грелант превратился в коротышку-Храфнборг, заплывшую жиром, так что не поймешь, где грудь у нее, а где живот. Что до самой Храфнборг, то у нее отросла борода и обвисли щеки, руки сделались непомерно длинными, за ушами появились жабры и тотчас начали чесаться. Посмотрела она на Турольда влюбленными тоскующими глазами и произнесла:

– Ах, до чего же я, оказывается, хороша!