Рыночную площадь очистили, пленных согнали сюда. Они уже понимали, зачем их привели – для казни. Но какой? Доходили слухи о страшной башне из голов. И только полководцы Тимура наверняка знали, что сейчас начнется потеха – будут их бахадуры сносить головы пленным острыми кривыми мечами, а потом намесят глину и построят такую же башню, в назидание, как и в Герате. Этого ждала вся армия Тимура, и ждала обоснованно: при штурме горного Бадрабада погибло много отважных воинов – сотни! А сколько всего полегло людей? Тысячи! И за что? За кого? Вот за этот мешок с костями, который еще вчера, полный тщеславия и гордыни, звался Шайхом Давудом? Его измятый обезображенный труп сняли с телеги и бросили тут же. На него в первую очередь и смотрели пленные воины. Вот она, их общая судьба!

– Прикажите всем гончарам Сабзавара везти глину, – приказал Тимур. – И щебень! И пусть несут все веревки, какие есть в этом проклятом городе.

И скоро горы рыжей глины выросли тут, и катки с веревками положили рядом.

– Вяжите их по ногам, – бросил Тимур своим воинам. – И укладывайте через всю рыночную площадь. Одного головой в одну сторону, другого в другую. Ноги к ногам. Живее! – Он сам объезжал площадь на коне и руководил действом. – А вы, глупые сабзаварцы, мешайте глину! – прикрикнул он на ремесленников города, недавно выживших после бойни.

И пленных стали вязать еще и по ногам и бросать на желтую землю Сабзавара. Предчувствуя особо страшную смерть, они хрипели и рыдали, просили пощады. Но Тимур не слышал их. Он слышал только одно – властный голос, зовущий его, говоривший с ним. Но откуда? Из глубин сердца ли, с неба? «Ты – судия, – говорил трубный голос. – Поступай, как знаешь. Я верю тебе!»

– Лейте на них глину, бросайте щебень и сверху кладите других! – приказал Тимур. – Они думали спрятаться от меня за стеной Бадрабада? Что ж! Они спрячутся в этой стене, – кивнул он на вопящих людей, которых уже укладывали ноги к ногам и головами на две стороны. – Будем строить великую стену! И те, кто не остался похоронен под обломками крепости, позавидуют им! И ждите, когда глина снизу подсохнет, чтобы они сразу не раздавили друг друга!

Бахадуры государя удивлялись – такого прежде не было! И не слышали они о подобной расправе! Но выполняли приказ быстро и с удовольствием. Вязали и складывали кричащих людей друг на друга. Ремесленники, мешавшие глину, из огромных ковшей поливали извивающихся сабзаварцев. Но слой людей ложился за слоем, глина с щебнем застывала, и они намертво застывали вместе с ней. Торчали только ревущие головы. Часть жителей города, кто не испугался и не забился в своих домах, стеклась сюда и смотрела на страшную расправу. Но этого и хотел Тимур – чтобы они видели! И рассказали другим. А стена из живых людей росла на глазах! Глина на солнце застывала быстро, и новые штабеля с ревущими людьми ложились сверху. Вот уже в человеческий рост, в полтора! Надо было дотянуться, и связанных людей укладывали с телег. Это была стена из кричащих голов, обращенных на две стороны города, на две стороны света. Нижних уже придавило, и они только стонали, кому хватало воздуха, и умирали на глазах. А вот кто был выше, их смерть должна была затянуться – на часы и даже на дни!

И вот к концу дня ревущая стена была возведена. Криками и плачем наполнился Сабзавар. Многие воины из крепости Бадрабад имели в Сабзаваре своих жен, которые узнавали среди кричащих голов своих мужей, отцов и сыновей.

Руки тянулись к ним, но кто их подпустит?

– Расставить охрану вдоль стены, – приказал Тимур. – Чтобы никого не выдрали из нее. И не снимать посты, пока последний из этих кричащих мертвецов не заткнется. И потом еще стоять три дня, – повелел он. – А собак и птиц пускайте, это их законная добыча. – Полководец проехал по площади, глядя на ремесленников. – А вам, глупые сабзаварцы, я скажу так. Если поднимете бунт, я всех закопаю живьем – с женами и детьми и с вашими стариками; вначале заставлю вас закапывать их, потом мои бахадуры закопают вас самих, а потом я сровняю ваш город с землей. Клянусь Аллахом, так будет.

На том эмир Тимур и покинул многострадальный город Сабзавар, в центре которого, на рыночной площади, выросла в три человеческих роста страшная стена из кричащих голов. И когда пришла ночь, воем наполнился город. Он гулом исходил из живой стены, из которой торчали две тысячи голов. Они взывали к милосердию государя и Аллаху, но все было тщетно. Две сотни охранников окружили стену и не обращали внимания на вопли и вой. Испытанные в боях, они привыкли ко всему. А потом стали подходить псы, принюхиваться и рвать и обгладывать головы покойников, что, раздавленные, лежали ниже, но тянулись и к тем, кто еще стонал. В эту ночь в Сабзаваре никто не сомкнул глаз. А потом взошло солнце, и утром на верхние головы стали садиться хищные птицы и, кому удавалось, выклевывать еще живым пленникам глаза.

К этому времени Тимур уже был на пути в Мазандаран. И вновь гнев переполнял его. Правитель Мазандарана Вали-бек, много раз изменявший слову, неспособный понять, как и большинство мелких правителей-индюков, кто перед ними, вновь искал войны и даже совершал набеги на территории, уже занятые Тимуром. О чем он думал? И всякий раз, когда Тимур появлялся с войском, Вали-бек убегал от своего противника-льва и готовил новый заговор. А сколько было других заносчивых мелких феодалов, бросавших ему вызов и тут же, едва заслышав трубный глас Тимурова войска, улетавших в горы или пустыни и бросавших свои городки-крепости на произвол судьбы…

– Шакалы, – глядя на огонь походного костра, лежа на подушках под открытым звездным небом Азии, говорил Тимур своим друзьям и соратникам. – Однажды Вали-бек вернется домой и увидит вместо своего народа головы, собранные в башни. Он этого хочет? Этого добивается?

Его полководцы мрачно посмеивались. Они понимали, что государь шутит только отчасти. Кто его знает, какой он отдаст приказ завтра? Лучше не доводить эмира Тимура до греха. Сабзаварцы это испытали на своей шкуре.

– Неразумные князья, чванливые индюки, клюющие друг друга, неспособные понять устройство мира! – продолжал рассуждать Тимур. – Кто из них доживал до зрелых лет? Едва один садится на трон, как его брат или сын уже точит нож, чтобы вонзить ему в бок и забраться на его шаткий трон. И так было веками! Неужели