Я оглянулась на Златку и попыталась мысль передать, чтобы та к арну бежала. Не знаю, поняла подруга или нет, только кивнула она и на меня с испугом посмотрела.

– Иди-иди, – ощутимо толкнул в бок дознаватель. – Не задерживайся.

Он впихнул меня в дом, провел по коридору первого этажа и открыл кабинет дана Кражича.

– Проходи, побеседуем, – в бесстрастном прежде голосе послышалось предвкушение, от которого у меня мурашки по спине побежали. И так ярко былое вспомнилось, допросы бесчисленные и холод темницы, тюремная вонь и звон кандалов…

– Итак, – усевшись за стол, за которым еще совсем недавно я разбирала учетные книги, дознаватель сложил тонкие, похожие на женские пальцы домиком и уставился на меня стылым взглядом. – Ты немая, – задумчиво сказал имперец.

Я осторожно кивнула, постаравшись придать себе глуповатый вид.

– С рождения? – последовал следующий вопрос.

Я снова кивнула, но видимо сделала это недостаточно быстро, и дознаватель мигом учуял неправду. Их ведь в Иреброге учили ложь распознавать.

– Уверена? – вкрадчиво уточнил он.

Я торопливо замотала головой, не сомневаясь, что выгляжу полной дурой.

– Что ты думаешь об арне? – последовал неожиданный вопрос, и я, забывшись, вскинула глаза и тут же попала в капкан чужого взгляда. – Он никогда не подстрекал народ против Императора? Может, говорил что-нибудь худое о нашем правителе?

Я развела руками, показывая, что ничего не знаю.

– Только не надо мне тут невинность изображать. Чтобы слуги, да не подслушивали?

Я опустила голову, не желая отвечать.

Дознаватель медленно поднялся из-за стола, подошел и остановился у меня за спиной. Я даже дыхание его почувствовала на затылке.

– Не лги, – тихо прошептал имперец, и его рука оказалась у меня на шее. – Я знаю, ты что-то видела. Чувствую.

Я попыталась отодвинуться, но хватка усилилась.

– Не противься мне, – голос зазвучал властно, с нажимом, а у меня к горлу тошнота подкатила. – Я ведь, если захочу, могу тебя одним пальцем уничтожить.

Я дернулась, но дознаватель держал крепко.

– Тебе нужно всего лишь кивнуть, – убеждал меня имперец, и его дыхание прошлось по оголенной шее, вызвав острое неприятие. – Так что, говорил арн речи неподобные? Может, с управляющим своим обсуждал, как правителя свергнуть?

Холодные пальцы прошлись по шее, спустились на воротник и остановились, а у меня внутри все обмерло.

– Так-так, а это что? – нащупав приколотую к платью иглу, спросил дознаватель.

Он вытащил ее, развернул меня к себе и навис, разглядывая с холодным любопытством.

Я попыталась сделать лицо поглупее и показала, что игла нужна для шитья.

– Да? – прошипел имперец. – Помнится, давеча я у лорда Крона одну вышивку видел, обережную. И была она весьма странной, на оборванном лоскуте шитой. И символы на ней необычные вились, запретные.

Он резко сжал мою шею и прошипел:

– Твоих рук дело? Отвечай!

Я замотала головой.

– Не хочешь по-хорошему?

Ледяные пальцы впились в кожу ногтями. Воздуха стало меньше, я хватала его ртом и никак не могла вздохнуть. В глазах стало темнеть…

– Что здесь происходит? – голос арна прозвучал так неожиданно, что руки на моей шее дернулись и тут же ослабили хватку.

– Да вот, Ваше сиятельство, пытаюсь узнать, где служанка была, когда вас отравить пытались.

Тон дознавателя изменился, стал смиренным и чуточку заискивающим.

– Эту? Допросить? – пренебрежительно хмыкнул арн. Он подошел ближе, остановился напротив и устало махнул рукой. – Можете отпустить убогую, она ничего не знает. Да и умом ее Аэст обидел, даже если бы что и знала, все равно бы забыла.

Он кивнул, приказывая имперцу меня отпустить, и сказал:

– Иди на кухню. Там работы непочатый край, а ты тут прохлаждаешься.

Лорд Штефан глядел сумрачно, как-то мимо, словно бы ему противно было на меня смотреть. Сердце больно сжалось. Правильно. Что для него какая-то служанка! Он даже имени моего не помнит, слышала я, как он дану Кражичу «этой девчонкой» меня называл.

– Ну? Чего застыла? – грубо спросил арн. – Бегом отсюда!

Я сорвалась с места. Меня душили слезы, но я не могла допустить, чтобы мою боль увидели.

– Я ж говорю, убогая, – хмыкнул граф и обратился к дознавателю: – дан Зданич, у меня к вам одно дельце есть…

Продолжения фразы я не услышала. Дверь за мной закрылась, и я побрела по коридору, не зная, радоваться приходу арна или огорчаться тому безразличию, что в глазах его застыло.

«Возьми себя в руки, Элиния, – впервые за два года я вернулась к своему настоящему имени. – Вспомни о гордости. Пусть сейчас ты простая служанка, но в твоих жилах течет благородная кровь. Не стоит унижаться и мечтать о мужчине, который на тебя даже не смотрит!».

Не сказать, чтобы это внушение помогло унять боль, но хотя бы плакать я перестала.

– О, Илинка а ты откуда такая растрепанная?

Голос Микошки заставил меня отвлечься от невеселых мыслей. Старик загородил дорогу и прищурился, разглядывая мое зареванное лицо.

Я попыталась объяснить, что тороплюсь.

– А куда теперь торопиться? – философски вздохнул Микош. – Видала, что делается? Нету у нас больше начальников, окромя хозяина. Были все, да вышли.

Он хитро подмигнул и добавил:

– Если бы ещё замок зверя признал, вот тогда зажили бы мы, как наши предки.

Слова старика задели что-то внутри, встревожили. Что они значат? Почему замок должен зверя принять?

Я даже обиду свою забыла и уставилась на Микошку.

– Легенда такая есть. Лорд Штефан, может, и не знает, но пока зверь его с душой замка не совладает, не быть арну настоящим хозяином края, не видать ему Стобарда, как своей истинной вотчины. Где эта душа? – понял он мой безмолвный вопрос. – А про то никому не ведомо. Лорд Вацлав ее всю жизнь искал, горы старинных книг прочел, все надеялся отыскать в них разгадку, да так и помер, ничего не добившись. Но у него нутро темное было, безжалостное, и зверь лютый, даром что старый хозяин умел его в узде держать.

Микош оперся на сучковатую палку и переступил с ноги на ногу.

– А вот молодой хозяин, хоть нравом и крут, но справедлив, и сердце у него зачерстветь еще не успело. Глядишь, может и получится у арна с замком договориться.

Мне неожиданно вспомнилось недавнее видение, стук, от камня по всему подземелью идущий, нож острый, над плитой сверкающий, и я ухватила старого конюха за руку, беззвучно спрашивая, что тот знает о душе Белвиля.