изъясняет, что хотя не имеет от него никакого известия о помянутом происшествии, однако ж уверена, что он уже все по возможности сделал к приведению Камчатских дел в порядок и с тем вместе сама предлагает ему разные советы.

7-го февраля получен был в Сенате второй рапорт из Иркутска уже с подлинным следственным делом, доставленным туда от Плениснера и с секретным конвертом Бениовского на имя Сената.

Ее величество, по докладу ей генерал-прокурора князя Вяземского о всех обстоятельствах сего дела, изволила Высочайше повелеть в 25 день февраля: «Плениснера отрешить от должности, поручив ее Зубрицкому; копиисту Злыгостеву дать чин и полугодовой оклад жалованья; в производимых допросах не делать притеснения невинным; отыскать и допросить священника Уфтюжанинова, которого сын бежал с мятежниками, а купца Казаринова, который сам предъявил начальству письмо сего священника к Бениовскому, если содержится под арестом, освободить.

Узнав, что сосланный в 1762 году Семен Гурьев, не только не пристал к злодеям, но даже претерпел от них побои, Императрица разрешила ему жить в калужских деревнях братьев его, под их присмотром и ту же милость оказала родному его брату Ивану и двоюродному Петру, поселенным в Якутске без лишения дворянства[99].

Между тем, как на берегах Охотского моря и в Камчатке новые начальники брали против мятежников меры осторожности, сии последние уже были далеко; впрочем, до половины 1772 года не имелось об них с сей стороны известия. Только в августе Иркутский губернатор донес Сенату, что пограничный комиссар Игумнов, сопровождавший в Китай духовную миссию, слышал там от миссионера Августина о приставании прошлым летом в Макао корабля, на котором было около 110 человек и коего начальник, говоря по латыни, утверждал, что они поляки, едущие с русским товаром от реки Амура в Восточную Индию. Но правительство наше знало уже о возвращении Бениовского в Европу. Мореплавание его, по описанию очевидцев, совершилось следующим образом:

Не смея пускаться в океан, он придерживался берегов и направил путь свой вдоль островов Курильских. Пристав к семнадцатому из них, именуемому Козою, он скоро проведал о тайном против себя заговоре. Штурманские ученики Измайлов и Зябликов (те самые, которые хотели донести капитану Нилову о злоупотреблении Бениовского и вероятно насильно увлеченные им) и матрос Софронов старались составить партию, чтобы, воспользовавшись выходом мятежников на берег, отрубить якорь и возвратиться в отечество. К ним присоединился еще Камчадал Паранчин (увезенный с женой будто бы за долг Хрущову) и 10 других человек. Матрос Андреянов, которого они также думали склонить, выдал их всех. Бениовский хотел сначала казнить смертью начальников заговора, но переменил ее на жестокое наказание кошками, и 29 мая пустился далее, велев оставить Измайлова и Паранчина с женой на том же необитаемом острове; Зябликов и Софронов изъявили готовность следовать за ним беспрекословно.

7-го июля мятежники прибыли к берегам Японии и объявили о себе, что они голландцы и едут в Нагасаки; японцы не пустили их на берег, доставляя впрочем к ним на галиот все нужное к продовольствию; потом также не хотели и отпустить их в море, дав тем повод заключить, что имели намерение забрать и истребить их и может быть только ожидали на то разрешения из своей столицы, поступив уже таким образом с некоторыми европейскими судами. Бениовский должен был (12 июля) пушечными выстрелами открыть себе выход из бухты.

19-го июля галиот прибыл к острову Исмайскому или Тайнаосима, которого жители оказали путешественникам самый ласковый прием. 31-го июля отправился далее и 7-го августа достиг острова Формозы. Здесь, после нескольких миролюбивых сношений с дикими островитянами, открылась явная с их стороны вражда. Бывший капитан Панов, юнга Попов и Логинов убиты 17 августа на берегу, когда запасались водою, Ляпин и Козаков ранены. Озлобленный сим Бениовский приказал истребить одну лодку с островитянами и сжечь все их жилища в окрестностях бухты.

26-го августа открылся Китайский берег; 1-го сентября галиот остановился на рейде близ Тасона. Дружелюбное обращение китайцев оставило приятное впечатление в памяти русских беглецов, которые их с своей стороны дарили и взяли у них лоцмана для доведения судна к Португальским владениям. Миновав 11-го сентября Кантон, они на другой день прибыли к Макао, где нашли до 20 европейских судов разных наций.

Здесь русские узнали обман, до которого себя допустили. Бениовский, говоря по латыни, один только и умел объясняться с губернатором города; жил у него в доме, продал ему галиот с орудиями и такелажем, как свою собственность, объявил ему, что его отечество Венгрия, куда и должен возвратиться, посему и всем русским велел также называться унграми и запретил им креститься и молиться образам. Скоро рассорились с ним и главнейшие его сообщники Винблад и Степанов; Бениовский же успел оклеветать всех в злоумышленном намерении произвести бунт и завладеть городом. Вся шайка была взята под стражу, рассажена по тюрьмам и таким образом вынуждена смириться, кроме Степанова, который лучше захотел остаться в заключении, нежели дать подписку в покорности своей Бениовскому и в подданстве Римскому императору.

При сем случае Бениовский выдал возмутившейся против него команде своей следующую прокламацию:

«Барон Мориц Август Аладар де Бенев, его императорского Римского величества обрист и его высочества принца Алберта, герцога Сакс-Тешинского действительный камергер и советник, его же высочайшего секретного кабинета директор и прочее, всем господам офицерам и всей компании:

«Дошло ко мне известие вашего против меня роптания и сбора, который между вами самими несогласие приводит, мне и государю моему в нечесть служит и в последнее всю учрежденную компанию разрушает.

«Для чего я, узнавши сборщиков дела сего, хотел для вашего благополучия взять под караул, но понеже вы сами вашею просьбою сделали, что я от такового намерения отступил и больше их одобрили: ибо я от одного из оных получил ругательное письмо, которое меня в огорчение приводит.

«Вы знаете искренность мою, из того одного заключить можете, что я будучи в чужом еще государстве, все надобности для вас заопатрил[100]. Вы то, что я вам обещал, можете требовать у меня, когда я в моем отечестве буду. А здесь хитрость заводить смешно и вам самим вредно. Я сим письмом напоминаю вам: образумтеся, не давайте себя в обман людям, которых лукавство вам уже известно. Последнее есть, что я вам пишу. Если вы меня искренно любить и почитать будете, то вам клянусь пред Богом, что моя горячность к вам ежедневно доказана будет; ежели напротив я увижу, что ваши сердца затвердели и меня больше почитать не будете, то сами вы заключить можете, чего