За время исследования резусы получили этот урок тысячу раз подряд и также стали часто примиряться со своими незлобивыми диктаторами. Случаи физической агрессии наблюдались крайне редко, и в вольере царила спокойная атмосфера. К концу этих пяти месяцев детеныши играли вместе, занимались грумингом и спали большими смешанными группами. Еще более важно то, что резусы развили у себя навыки примирения не хуже, чем у своих терпеливых соседей по группе. В конце эксперимента, после того как мы разделили детенышей по видам, макаки-резусы продолжали демонстрировать втрое больше дружественных воссоединений и груминга после драк, чем это было характерно для их вида. Мы в шутку называли их «новой улучшенной версией» резусов.

Этот эксперимент показал, что установление и поддержание мира – это приобретаемый социальный навык, а не инстинкт. Это часть социальной культуры. Каждая группа приходит к собственному балансу между конкуренцией и кооперацией. Это так же верно для обезьян, как и для людей. Я выходец из культуры, для которой характерно стремление к консенсусу, возможно, потому, что голландцы живут очень скученно на земле, отвоевываемой у огромного и страшного общего врага – Северного моря. В других странах, таких как США, больше поощряют индивидуализм и уверенность в себе, чем лояльность группе. Возможно, это связано с мобильностью и огромными пустыми пространствами. В прежние времена, если люди не ладили с кем-либо, они всегда могли уйти и поселиться где-то в другом месте. Вероятно, разрешению конфликтов не придавали значения в такой степени, как это желательно сейчас, когда Соединенные Штаты стали куда более многолюдным местом. Науке следует изучать навыки, которые обычно предотвращают усиление конфликта и держат агрессию в узде. Чему мы учим своих детей: не давать себя в обиду или находить взаимно приемлемое решение? Правам или обязанностям? Человеческие культуры демонстрируют самые противоречивые подходы к подобным проблемам, и недавнее открытие показало не меньшее разнообразие в этом отношении и у диких приматов.

Как и макаки-резусы, павианы анубисы заслужили репутацию свирепых животных. Это вовсе не те приматы, от которых можно ожидать следования принципам хиппи, «детей цветов», однако именно это произошло с одной стаей в Масаи-Мара – заповеднике в Кении. Каждый день самцы стаи, изучаемой американским приматологом Робертом Сапольски, с боем прокладывали себе путь через территорию другой группы, чтобы добраться до мусорной ямы в ближайшем туристическом сафари-отеле. Только самые крупные и злые самцы могли туда пробиться. Добыча явно стоила драки, до тех пор пока служащие отеля не выбросили мясо, зараженное бычьим туберкулезом. Оно убило всех павианов, съевших его. Это означало, что изучаемая стая потеряла много самцов, и не каких попало, а самых агрессивных. В результате эта конкретная группа внезапно стала необычайным оазисом гармонии и дружбы в жестоком мире павианов.

Само по себе это вряд ли может вызвать удивление. Количество случаев насилия в стае естественным образом снизилось после того, как агрессоры вымерли. Однако позже обнаружилось нечто еще более интересное: такой уклад продержался целое десятилетие, даже когда не осталось ни одного из первоначальных самцов этой стаи. Самцы павианов мигрируют по достижении половой зрелости, то есть в группу постоянно приходят новые молодые самцы. Итак, несмотря на полную смену самцов, эта стая сохраняла свой пацифизм, терпимость, повышенную любовь к грумингу и исключительно низкий уровень стресса. Как эта традиция поддерживалась, осталось неясным. Самки павианов всю жизнь остаются в одной и той же стае, так что, вероятно, ключ к разгадке надо искать у них. Возможно, они стали избирательно принимать новых самцов или им удалось постоянно поддерживать мирную, ненапряженную атмосферу первых лет, больше занимаясь грумингом с самцами и утихомиривая их. У нас нет ответа, но результаты этого естественного эксперимента позволяют нам сделать два четких и ясных вывода: поведение, наблюдаемое в природе, может быть продуктом культуры, и даже самым свирепым приматам не обязательно оставаться таковыми всегда.

Возможно, это также относится и к нам.

«Кто нанесет удар, как не друг?» – воскликнул один британский комик, перед тем как ударить другого в челюсть.

Странное чувство юмора у этих британцев, но на самом деле для мужчин вполне обычно совмещать дружбу с соперничеством. Пропасть между ними для мужчин совсем не так широка, как для женщин. По крайней мере таково мое мнение после того, как я всю жизнь «изучал» поведение людей изнутри, в качестве «включенного наблюдателя». К сожалению, способы, с помощью которых люди разрешают конфликты, редко становятся темой для исследований. Действительно ли женщины умеют это делать лучше? Являются ли мужчины воинами по определению? Мужчин и женщин относят к разным планетам – Марсу и Венере, но неужели все так просто? Повсюду в мире смертность в результате убийств у мужчин намного больше, чем у женщин, и в войнах обычно сражаются мужчины, потому кажется логичным винить Y-хромосому во всех этих неприятностях. Однако если женщины превосходят мужчин, когда речь идет о пацифизме, то, скорее всего, не потому, что хорошо исправляют уже испорченные отношения. Я вижу силу женщин в их нелюбви к насилию и умении предотвращать конфликты. Но вовсе не обязательно, что у них хорошо получается смягчать уже возникшие напряжения. Это как раз сильная сторона мужчин.

Между самками шимпанзе случается гораздо меньше драк, чем между самцами, возможно, потому, что они всеми силами стараются их избегать. Но, если драка происходит, самки реже примиряются. В зоопарке Бюргерса в Арнеме самцы мирились после примерно половины конфликтов, а самки – только в одном случае из пяти. Похожие отличия наблюдались и в дикой природе. Самцы проходят цикл драк и воссоединений, а самки предпочитают профилактику конфликтов. В отличие от самцов, они стараются оставаться в хороших отношениях с теми, с кем у них есть приятные тесные связи, например с собственным потомством и лучшими подругами, и позволяют агрессии изливаться своим неприглядным путем, когда речь идет об их соперницах. Во время недавнего визита в Арнем я обнаружил, что Мама и Кёйф все также занимаются грумингом, как будто время остановилось: они дружили уже три десятка лет. Помню времена, когда Мама благоволила одному «политическому кандидату» среди самцов, а Кёйф – другому, и меня восхищало то, как они вели себя: словно не замечая выбора другой. Мама делала широкий круг во время стычек между самцами, чтобы не встретиться лицом к лицу с подругой, примкнувшей к группе поддержки соперника ее протеже. Учитывая неоспоримое доминантное положение Мамы и ее чрезвычайную вспыльчивость по отношению к самкам-ослушницам, терпимость к Кёйф с ее стороны была поразительным исключением.

Но у самок есть и отрицательная сторона: они могут быть невообразимо коварными и расчетливыми. Хорошим примером их коварства могут служить ложные предложения примирения. Идея заключается в том, чтобы обманом заманить противницу в ловушку. Вот Пёйст, грузная пожилая самка, гонится за более молодой оппоненткой и почти ее догоняет. Едва улизнув, жертва некоторое время верещит, потом садится отдохнуть, тяжело дыша. Инцидент кажется забытым, и минут через десять Пёйст подает дружелюбный сигнал издалека, протягивая открытую ладонь. Младшая самка сначала немного колеблется, потом приближается к Пёйст, демонстрируя классические признаки недоверия, такие как частые остановки, оглядывание на других и нервная ухмылка. Пёйст настаивает, добавляя тихое пыхтение, когда младшая самка подходит ближе. У такого пыхтения особенно дружелюбный смысл – за ним часто следует поцелуй, главный примирительный жест у шимпанзе. Затем Пёйст внезапно бросается и, схватив младшую самку, яростно ее кусает, пока той не удается высвободиться.