Пожалуй, только животные, не обладающие памятью, могут игнорировать конфликт. С того момента, как социальные события начинают сохраняться в долгосрочной памяти, что характерно для большинства животных и человека, появляется необходимость преодолевать прошлое ради будущего. У приматов образуются дружеские связи, выражающиеся в груминге, хождении вместе и защите друг друга. О том, что драки могут вызывать тревогу за существующие отношения, позволяет говорить неожиданный индикатор. Как студенты колледжа чешут в затылке во время трудного экзамена, так и у других приматов почесывание себя свидетельствует о беспокойстве. Обратив внимание на такие почесывания, исследователи обнаружили, что, оказывается, обе стороны, участвующие в конфликте, много чешутся, но перестают это делать после того, как их начинает вычесывать оппонент. Мы можем предположить, что они тревожились за свою дружбу, но успокоились после примирения и воссоединения.

Люди, растящие человекообразных обезьян дома, говорят, что после выговора за буйное поведение (а молодые обезьяны, видимо, по-другому вести себя не умеют) у них возникает всепоглощающее желание помириться. Обезьяна дуется и хнычет до тех пор, пока уже больше не может это переносить. Тогда она запрыгивает на колени к своей приемной матери, обхватывает ее обеими руками и сжимает так, что той не вздохнуть. За этим часто следует хорошо слышный вздох облегчения, когда человек ее утешает.

Приматы учатся налаживать мир в раннем детстве. Как и все относящееся к привязанности, это умение начинается с отношений мать – детеныш. Во время отлучения от груди мать отталкивает детеныша от своих сосков, но позволяет вернуться сразу, как только тот начинает протестующе верещать. Интервал между отталкиванием и принятием удлиняется по мере роста детеныша, и конфликты перерастают в бурные скандалы. Мать и детеныш выходят на арену этой борьбы с разным оружием. Мать превосходит детеныша в силе, зато у него весьма развитая глотка (детеныш шимпанзе запросто перекричит нескольких человеческих младенцев) и столь же хорошо освоенная тактика шантажа. Детеныш будет уламывать мать, демонстрируя признаки стресса, такие как надутые губы и хныканье, и если больше ничего не помогает, то разражается бурной истерикой, на пике которой он может почти задыхаться от крика или захлебываться рвотой у ее ног. Это крайняя степень угрозы – он буквально отвергает то, что мать в него вкладывает. Одна мать-обезьяна, живущая в лесу, ответила на подобный спектакль следующим образом: она залезла повыше на дерево и сбросила сына вниз – по крайней мере, так казалось, но на самом деле она в последний момент удержала его за щиколотку. Юный скандалист повисел секунд 15 вниз головой, истошно вопя, пока мать не вернула его на ветку. В тот день истерик больше не было.

Мне приходилось наблюдать интереснейшие компромиссы: например, подростка, сосавшего нижнюю губу матери. Пристрастившийся к нижней губе самец, уже пяти лет от роду, привык к такому замещению. Другая малышка засовывала свою голову под мышку матери, довольно близко к соску, и сосала кожную складку. Такие компромиссы продолжаются всего пару месяцев, после чего детеныш переходит на твердую пищу. Конфликт при отлучении от груди – первый в жизни опыт социальных отношений, абсолютно необходимый для выживания. В нем присутствуют все нужные составляющие: конфликт интересов, перекрывание интересов и цикл положительных и негативных взаимодействий, приводящих в итоге к какому-либо компромиссу. Сохранение жизненно важной связи с матерью несмотря на разногласия закладывает основу для дальнейших разрешений конфликтов.

Следующее по важности – умение примиряться со сверстниками, и этому тоже учатся довольно рано. Наблюдая за большой группой макак-резусов, живущих на открытом воздухе, я увидел такую картину: Оутли и Нэпкин, две четырехмесячные малышки, шутливо боролись, и тут к ним присоединилась взрослая тетя Нэпкин. Она «помогла» племяннице, удерживая ее противницу. Нэпкин воспользовалась неравным положением, внезапно напрыгнув на Оутли и укусив ее. После короткой борьбы они поссорились. Инцидент был не слишком серьезный, но его последствия оказались весьма примечательны. Оутли подошла прямо к Нэпкин, сидевшей вместе с той же тетушкой, и почесала ей спину. Нэпкин развернулась, и двое детенышей обнялись. Дополняя умилительную картину, тетя обхватила руками их обеих.

Этот счастливый финал привлек мое внимание не только потому, что детеныши были такими маленькими по возрасту и размеру (по сравнению с человеческими детьми), но также и потому, что макаки-резусы, пожалуй, хуже всех умеют мириться. У них вредный характер и строгая иерархия, где вышестоящие редко сомневаются, наказывать ли тех, кто ниже по положению. Этот вид в обозримом времени вряд ли будет номинирован на премию мира для приматов. Но возможно, не все еще потеряно, учитывая плоды безумной идеи, возникшей у меня после лекции, которую я прочитал для полного зала детских психологов. Я упрекнул своих слушателей в том, что нам больше известно о примирении у других приматов, чем у нашего собственного вида. Это остается верным и по сей день. Психологи упорно сосредотачиваются на ненормальном или проблемном поведении, таком как травля и издевательства, и в итоге мы поразительно мало знаем о спонтанных и нормальных способах уменьшения или преодоления конфликтов. В оправдание этой прискорбной ситуации один из присутствующих в зале ученых заявил, что примирение у людей намного сложнее, чем у обезьян, поскольку на него влияют образование и культура. У других приматов это просто инстинкт, сказал он.

С тех пор слово «инстинкт» засело у меня в голове. Впрочем, я уже плохо понимаю, что оно означает, потому что полностью врожденное поведение найти невозможно. Как и люди, другие приматы развиваются медленно, годами на них оказывают влияние условия, в которых они растут, в том числе и структура сообщества. В принципе, мы знаем, что приматы перенимают все виды поведения и навыков друг у друга, и потому группы представителей одного вида могут вести себя очень по-разному. Неудивительно, что приматологи все больше говорят о многообразии «культур». Большая часть этого многообразия связана с использованием орудий и пищевыми привычками, такими как раскалывание орехов камнями у шимпанзе или мытье батата в океане у японских макак. Но также вполне возможна и социальная культура сообществ.

Та дискуссия с психологами подала мне одну идею. Я посадил детенышей двух разных видов макак в одно помещение на пять месяцев. Обычно сварливые и склонные к ссорам резусы оказались вместе с намного более терпеливыми и покладистыми медвежьими, или бурыми, макаками. После драки бурые макаки часто мирятся, держа друг друга за бедра, так называемое «ритуальное фиксирование таза партнера». Как ни странно, макаки-резусы поначалу их боялись. Бурые макаки немного крупнее, к тому же резусы, по-видимому, еще и инстинктивно чувствовали в них некоторую твердость, скрывавшуюся за их кротким нравом. И пока перепуганные резусы сидели под потолком, сбившись в кучку, бурые макаки спокойно изучали свое новое окружение. Через пару минут несколько резусов, оставаясь в том же положении, рискнули угрожать бурым резким ворчанием. Если это была проверка, то результат оказался для них сюрпризом. В то время как доминантные резусы совершенно недвусмысленно ответили бы на такой вызов, бурые макаки его просто проигнорировали. Они даже головы не подняли. Для макак-резусов это был, пожалуй, первый опыт взаимодействия с доминантными соседями, которые не считали нужным утверждать свое положение.