– А? О… нет, не совсем. – Как и прежде, Ники опечалило мое вторжение в его новую жизнь. – Так, неформальное общение с деловыми контрагентами. – Он перешел на доверительный шепот. – Иногда это совершенно необходимо, чтобы все шло гладко.

– Значит, уйти тебе пока не дают?

– Нет. Мерзавец крепко меня держит. Может, через полгода…

– Что там у вас, еще одна сделка?

– Да они одна за другой! – воскликнул он с отчаяньем. – Теперь вот еще сеть из Милуоки пытается открыть точки у нас. Конечно, мы в ответ вынуждены расширяться! А что делать? Псы пожирают друг друга. Но через полгода, бог свидетель, Джордж Б. Джеффри исчезнет, и Ники Марино возродится из пепла.

– Джорджи, милый, спой нам! – позвал женский голос из-за портьер.

Было ясно, что Ники вовсе не хочет знакомить меня со своими деловыми контрагентами и показывать мне соседнюю комнату. Но женщина снова позвала его, высунувшись и чуть приоткрыв портьеры. Одним глазком я увидел на стенах рекламные плакаты в рамках, а над камином висела карикатура, изображение пончика с чертами лица Ники – нахально ухмыляющегося и очень довольного собой.

– Слушай, Ники, я по поводу сервиза. Большое тебе спасибо, но это перебор, мы…

Ники переминался с ноги на ногу, ему не терпелось поскорее выпроводить меня и вернуться к гостям.

– Нет, нет, это подарок. Я хочу, чтобы ты его взял – иначе зачем дарить? Твои десять долларов тогда меня здорово выручили. – Он начал вежливо, но твердо подталкивать меня к двери. – В общем, возьми сервиз и передай Эллен привет от Джорджа.

– От кого?

– От Ники. – Он вытолкал мня в коридор, подмигнул и захлопнул дверь.

Я медленно спустился по лестнице, волоча в руках тяжеленный мешок серебра, и постучал к Джино.

Старик выглянул в щелочку, просиял и впустил меня.

– Добрый вечер, маэстро. Я уж думал, вы переехали. Вывески больше нет.

– Да, я ее снял. Решил наконец уйти на покой.

– Ники только что выставил меня за порог.

– Нет, это Джордж Джеффри выставил тебя за порог. Ники бы никогда такого не сделал. Чем тебя угостить? – Джино пребывал в благодушном настроении. – У меня есть хороший ирландский виски, бывший ученик прислал. Он теперь весьма успешный сварщик.

– Прекрасно.

– В любое другое время года, даже на Рождество, мне хорошо одному, – говорил Джино, наполняя стаканы, – но вот весной одиночество начинает меня тяготить, и тогда я только и могу, что тихо надираться.

С улицы донесся голос Ники.

– Живите! – кричал он, обращаясь ко всему миру.

Мы с Джино наблюдали за вереницей ног, протопавших мимо окошка под потолком – это расходилась по домам свита короля пончиков.

– Он с честью несет свой крест, ты не находишь? – сказал мне Джино.

– Вам, должно быть, больно на это смотреть, маэстро?

– Больно? Почему бы?

– Ну как же, на ваших глазах подающий надежды тенор погружается все глубже и глубже в пучину бизнеса, все дальше и дальше уходит от музыки.

– А, ты об этом… Он счастлив. Хоть и говорит, что нет. А это ведь самое главное.

– Вы говорите как предатель искусства, если я в этом что-то понимаю.

Джино встал, чтобы подлить себе еще, наклонился ко мне и прошептал:

– Единственная роль, доступная Ники в храме музыки, – это роль билетера.

– Маэстро! – Я ушам не верил. – Вы же говорили, что он точная копия…

– Это он говорил. Его мать говорила. Я такого не говорил никогда. Я просто не спорил с ним, вот и все. Ложь наполняла всю его жизнь. Если бы я честно сказал ему, что он никуда не годится, он бы еще, чего доброго, руки на себя наложил. А мы уже неуклонно приближались к моменту, когда мне пришлось бы ему сказать.

– Выходит, ему крупно повезло, что он взялся торговать пончиками, – задумчиво проговорил я. – Он по-прежнему верит, что способен продолжить славу отца, но ему не приходится этого доказывать – бизнес не дает.

– Так что ты тут не бросайся оскорблениями. «Предатель искусства», скажет тоже! Да я в прошлом году пожертвовал десять тысяч долларов городской оперной ассоциации. – Джино поднял бокал, салютуя воображаемым зрителям.

– Десять тысяч!

– Это мелочи.

Снаружи оглушительно зазвенело пение Ники – он проводил гостей и теперь возвращался домой. Джино произнес шепотом:

– Уходит Джордж Джеффри, появляется Ники Марино.

Ники сунул голову в дверь.

– Весна, друзья мои! Земля возрождается!

– Как бизнес? – поинтересовался Джино.

– Бизнес! Кому интересен этот бизнес? Еще полгодика, маэстро, и я пошлю его к черту! – Он подмигнул и скрылся.

– Так десять тысяч долларов, по-вашему, мелочи? – спросил я.

– Мелочи, – величественно повторил Джино. – Мелочи для владельца половинной доли в самой быстрорастущей пончиковой сети в мире. Значит, еще полгодика? За полгодика он и его пончики успеют сделать для оперы не меньше, чем его отец за всю жизнь. Может, когда-нибудь я и скажу ему. – Он покачал головой. – Хотя нет, этим я испортил бы все удовольствие. Пусть лучше остаток его дней станет интермедией между обещаниями матери о будущем и моментом, когда он действительно займется претворением их в жизнь.

Дымка над остывающей водой и осенняя хмарь окутали полуостров Кейп-Код туманным коконом. На часах было семь вечера. Харбор-роуд освещали только пляшущий фонарик сторожа на лодочной станции, огни бакалейной лавки Бена Николсона и фары огромного черного «Кадиллака».

Автомобиль остановился перед лавкой Бена, мотор, издав благородный рык, затих. Девушка в дешевом пальтишке вышла из «Кадиллака» и ступила на порог лавки. Ее щеки покрывал румянец – верный признак здоровья, молодости и студеной погоды, но держалась девушка очень робко. Даже ступала так, словно извинялась за каждый шаг.

Хозяин лавки сидел рядом с кассовым аппаратом, уронив кудлатую голову на руки. С надеждами Бена было покончено. В двадцать семь он остался ни с чем. Его бакалейная лавка ушла за долги.

Бен поднял голову и безрадостно улыбнулся.

– Слушаю, мэм.

В ответ она что-то прошептала.

– Что-что? Простите, не расслышал.

– Не подскажете, как добраться до коттеджа Килрейна?

– Коттеджа? – переспросил Бен.

– А разве нет? Так написано на брелоке ключей!

– Все верно, – ответил Бен. – Просто звучит непривычно. Хотя, возможно, для Джоэла Килрейна это был всего лишь коттедж. Не представляю, чтобы он согласился жить в местечке поскромнее.