– Странная штука время, – заметил Бен. – Должно быть, это следующее великое открытие, которое ждет науку.

– О чем ты?

– Порой два года пролетают, словно десять минут, а иногда десять минут тянутся, как два года.

– Когда?

– Например, сейчас.

– Сейчас? – Судя по тону Роуз, она давала Бену понять, что спрашивает не всерьез, давно уловив направление его мысли. – О чем ты?

– Мне кажется, будто мы танцуем много часов подряд. Словно я знал тебя всю свою жизнь.

– Забавно.

– А что чувствуешь ты?

– То же самое, – пробормотала Роуз.

Бена унесло в прошлое, в день школьного выпускного, когда детство кончилось, уступив место досадному проклятию взросления. В тот день все дороги лежали у его ног. И сейчас время словно повернуло вспять. Все еще впереди, а его девушка – самое прелестное существо на земле. И все хорошее только начинается.

– Роуз, – сказал Бен, – у меня чувство, будто я вернулся домой. Ты понимаешь?

– Понимаю, – ответила Роуз.

Она откинула голову, закрыла глаза.

Бен наклонился поцеловать ее.

– Смотри не подкачай, – встряли миллионы Килрейна. – Это тебе не что-нибудь, а поцелуй на двенадцать миллионов долларов.

Бен и Роуз замерли.

– Если разделить двенадцать миллионов на четыре губы, получится три миллиона на губу, – не унимались двенадцать миллионов.

– Роуз, я… – начал Бен, но сказать ему было нечего.

– Он хочет сказать, что любил бы тебя, – продолжали гнуть свое двенадцать миллионов, – даже если бы одни проценты с твоего состояния не составляли тысячу долларов в день. Даже если бы само состояние не свалилось как снег на голову. Даже если бы он не был гол, как сокол, и его не тошнило от одной мысли о работе. Хочет сказать, что любил бы тебя, даже если бы не нуждался в деньгах так отчаянно, что способен различать их запах. Даже если бы всю свою жизнь не мечтал рыбачить в тропических водах на собственной яхте «Кросби Стрипер», попивая холодный «Шлиц»!

Миллионы Килрейна набрали воздуха.

Бен и Роуз отпрянули друг от друга, их руки упали.

– Хочет сказать, что любил бы тебя, хотя сам сотни раз говорил, что единственный способ заполучить большие бабки – это на них жениться!

Миллионы Килрейна приготовились нанести решающий удар. Впрочем, в нем не было нужды. Момент был упущен и валялся под ногами, пуча пустые мертвые глаза.

– Наверное, уже поздно, – сказала Роуз Бену. – Большое спасибо за горелку и остальное.

– Был рад помочь, – кивнул Бен с несчастным видом.

И тут двенадцать миллионов нанесли последний удар.

– Он любит тебя, Роуз, несмотря на то, что тебя не назовешь ни умницей, ни красавицей. Несмотря на то, что никто на свете – старый биржевой спекулянт не в счет – никогда тебя не любил!

– Спокойной ночи, – сказал Бен. – Спите крепко.

– Спокойной ночи, – ответила Роуз. – Сладких снов.

Всю ночь Бен проворочался на узкой кровати, составляя список достоинств своей избранницы, и каждая из ее добродетелей была куда соблазнительнее двенадцати миллионов долларов. В волнении он даже содрал со стены кусок обоев.

Когда наступил рассвет, Бен твердо знал, что поцелуй заглушит голос двенадцати миллионов. Если они с Роуз поцелуются, наперекор всем гадостям, что будут петься им в уши, то докажут, что их любовь сильнее всего на свете. И будут жить счастливо, пока смерть не разлучит их.

И Бен решил застать Роуз врасплох, сразить ее своей мужественностью. Ведь, несмотря ни на что, они обычные парень и девушка.

В девять утра Бен приподнял массивный молоток на двери коттеджа Килрейна. И позволил ему опуститься. Удар эхом прокатился по всем девятнадцати комнатам.

Бен натянул одежду для охоты на моллюсков, став неуклюжим, как дровосек. На нем были болотные сапоги, две пары брюк, четыре свитера и злодейская черная кепка. Вилы он держал, словно боевой топор. Позади стояла корзина, набитая парусиновыми мешками.

Наследница миллионов Килрейна в поношенном банном халатике с маргаритками открыла дверь.

– Кто там? – Роуз отступила назад. – А, это вы. Странно видеть вас в сапогах.

Бен, закутанный до ушей, излучал тяжеловесное безразличие.

– Не возражаете, если я поищу моллюсков на вашем пляже? – спросил он.

Роуз изобразила робкий интерес.

– Неужели их можно найти прямо на пляже?

– Да, мэм. Тут много жестких ракушек.

– Кто бы мог подумать. Как в ресторанах?

– Их и покупают рестораны.

– Господь добр к жителям Кейп-Кода, если дает столько еды любому нуждающемуся.

– Верно, – согласился Бен и приложил руку к кепке. – Что ж, спасибо за все. – Он точно рассчитал момент, чтобы Роуз решила, будто он уходит из ее жизни навсегда, затем резко обернулся и заключил ее в объятия.

– Роуз, Роуз, Роуз, – произнес Бен.

– Бен, Бен, Бен, – вторила ему Роуз.

Где-то в глубине дома миллионы Килрейна взвизгнули. Не дав Бену и Роуз поцеловаться, они снова были тут как тут.

– Этого нельзя пропустить – поцелуй на двенадцать миллионов!

Роуз повесила голову.

– Нет, нет, нет, Бен, нет.

– Забудь обо всем. Есть ты и я, и только это важно.

– Как же, забудь про двенадцать миллионов долларов, словно про старую шляпу, – хмыкнули двенадцать миллионов. – Забудь ложь, на которую мужчины готовы пойти ради двенадцати лимонов!

– Я уже не знаю, что важно, – сказала Роуз. – Я больше не способна верить. – Она тихо расплакалась и закрыла дверь перед носом у Бена.

– Прощай, Ромео, – обратились к нему двенадцать миллионов. – Не грусти. Мир полон девиц не хуже, чем Роуз, есть даже посимпатичнее. Они спят и видят заполучить такого, как ты, в мужья. И все ради любви!

С разбитым сердцем Бен медленно пошел прочь.

– А любовь, как известно, – крикнули миллионы Килрейна ему вслед, – движет миром!

Бен сложил мешки на пляже и отправился бродить по мелководью с корзиной и вилами. Он погружал зубцы в воду и водил ими по песку.

Толчок прошел через рукоятку вил, отдаваясь в пальцах. Бен налег на вилы и поднял зубцы над водой. На них красовались три жирных моллюска.

Бен был рад не думать больше о любви и деньгах. Ощущая приятное шерстяное тепло, слушая голоса моря, он забылся, поглощенный охотой за сокровищами.

Не прошло и часа, как Бен набрал половину бушеля моллюсков.

Вернувшись на пляж, он высыпал содержимое корзины в мешок и присел покурить. Кости сладко ломило от тяжелой мужской работы.