но нахрен такой нужен, если честно. Ефрейтор, и что? А ты рядовой, но в сто раз лучше. Тебе что, звание нужно? Я могу дать.

— Нет, товарищ капитан.

— Правильно! Зачем оно тебе? Такие, как ты, знают, что самое главное звание — это звание мужчины. Его-то гораздо сложнее заслужить, да? Такое не получить по связям. — говорил он и хитро улыбался. — Тебя хорошо воспитали твои родители, Дима. Кто они у тебя?

— У меня нет родителей, товарищ капитан.

— Нет? Но они есть у каждого.

— Мои погибли много лет назад. Я был совсем ребёнком, не помню. Меня усыновила родная тетя и воспитала.

— Так ты с тетей живешь?

— С ней, с бабушкой и со своим двоюродным братом.

— Сын тети?

— Да… но незадолго до призыва я ушёл из дома.

— Извини, что расспрашиваю, мне просто интересно, а почему ты ушёл?

— Моя бабка хотела оставить квартиру мне, но кое-кому это не понравилось.

— Ясно. А как же твой брат?

— У него появилась невеста, кто знает, они, наверное, уже женаты.

— А у тебя есть девушка?

— Нет.

— Ну ничего, вернёшься из армии и появится, я в этом уверен. Вот только куда ты вернёшься? Но ничего, придумаем. Мы своих не бросаем, запомни это. Я тебя, Стародубцев, найду.

— Вернуться бы ещё.

Георгий пригрозил пальцем.

— Ты эти разговоры брось, чтобы я больше не слышал. Чтобы все дома были, ясно? — повернувшись. — Ясно, спрашиваю? — рота закричала: «Так точно». — Да тихо вы, мать вашу. Все мы здесь воюем, чтобы уйти домой. Да, орёл ты наш? Фамилия у тебя ещё такая, Стародубцев. Целый род должен быть. Целый очаг. Как ты себе свой дом представляешь?

— Приеду в родной посёлок, первым делом брата обниму. Влюблюсь в женщину, мы будем с ней жить в городе. У нас будет сорванец. У дома будет площадка во дворе. Он будет играться перед сном на ней. А я буду сидеть на скамейке и смотреть на девятиэтажки. И стрелять мне будет в них не надо. Но буду помнить, как стрелял, и вас всех тоже буду помнить. А потом буду смолить сигареты со своими друзьями на кухне. Может кто-то из вас ко мне приедет. А ночью буду трахаться со своей женой тихонько, чтобы спиногрыз не услышал. — все засмеялись, всем понравилась такая перспектива.

— Аминь, Дима. Губа у тебя не дура. Вот пацаны, учитесь, как жить надо. Кто не запомнил, подходи к Стародубцеву и спрашивай. — все хохотали, и Митя тоже смеялся со слезами на глазах. — Вы здесь уже все взрослые, да и кто я, чтобы врать вам всем. Вы мужики. Вот, что скажу, никто и нихуя вообще не знает зачем эта война. Ради чего мы здесь. Я вам скажу, мы здесь, чтобы убивать. Вы вообще все ни при чём. И эта война вас сформирует в новую нацию. Именно вас. Тех, кто не должен сейчас сидеть здесь. И дай бог, чтобы у вас было всё хорошо. Я вам от всей души это желаю. Запомните, убить можно любого, ума много не надо. Даже Бога можно убить.

— Как это Бога можно убить, товарищ капитан? — кто-то спросил.

— Кто это ко мне обращается.

— Виноват, товарищ капитан, рядовой Гусак. — все снова засмеялись.

— А, Гусак! Ещё один орёл. Как убить Бога? А ты убей человека, и Бога в себе убьешь. И будет потом тьма.

— Тьма, не так уж и плохо. — подумав, сказал Митя.

— Выживете. Сохраните свой дух. — сказал Георгий.

Тут разговор перервала рация. Она сообщила, что подъезжает бронетранспортёр, чтобы заслонить от пуль, но вытаскивать придётся им самим. Каразин взял с собой ребят, в их число вошли Гусак и Митя. Бтр подъехал к их дому, и они колонной пошли за ним. Солдаты из здания во всю полили по окнам. Но враг стрелял в ответ. Искры ударялись об броню машины и рикошетили вверх. Гусак и Митя вытаскивали раненных. Интенсивно шла стрельба. Внезапно один офицер закричал, как будто его ужалила пчела. Никто даже не придал этому значения, но он упал на землю и проговорил:

— Он меня убил. — он сказал это таким спокойным голосом, будто это была игра в снежки, и он проиграл. Он ещё раз сказал. — Всё ребят, не тяните, он убил меня. Всё, убил. — его друг подбежал и спросил, куда в него попали, а тот хлопнул ему по руке и опять. — Всё, всё, он убил меня.

Умирающий это говорил невероятно спокойным голосом. Будто это был пустяк. Ребята остановились и смотрели, как он умирал, и кровь стыла в жилах. А Каразин орал на них матом из-за того, что они застыли. Но они опешили от этой смерти. Он говорил своему другу. «Он убил меня. Всё, убил». А ребята вместо этого слышали: «Всё, иди, спасайся, а меня это уже не касается. Подожди, я ведь сейчас умру, дай хоть полежу, не дёргай меня». Вот, что слышали ребята. И это их впечатлило. Чужая гибель навечно вклинилась в память. Нет. Этого не забыть.

Митя смотрел, как он умирал. Он будто таял. Всё тело медленно переставало работать, а сам он засыпал. И мысли какие-то странные были в голове. «Выстрелы так странно звучат. Будто звук того, как ломается ветка, но очень-очень громко».

Ночью Гусак и Митя сидели на матрасах. У них был перерыв, и можно было вздремнуть, но они не спали. Стоял запах чая в сыром подвале.

— Что сказать, умер по-мужски. Понимал, что это всё. — сказал Гусак. — Не каждый сохраняет мужество перед смертью. Это огромное счастье так себя вести.

— Я тут подумал, если будем умирать, хочу так же себя повести. Хотя бы попробую.

— Не говори так. Все будем дома. И будем собираться после войны. Прямо, как ты описал. Чтобы с нами не случилось.

***