– Тебе с ней трудно было?

– Я как-то об этом не думала, – не сразу ответила Илона. – Они с мамой очень разные, конечно. Бабушка была строгая… Мы хорошо жили, часто ходили на концерты или в театр, потом обсуждали, говорили о разных серьезных вещах. Она… как бы это сказать? Очень много требовала от меня. Дисциплина, идеальный порядок в комнате, зарядка, холодные обтирания… Не признавала кофе, кока-колы, косметики, чипсов.

– Мой отец был таким же.

– Она называла маму цыганкой. Я маленькая не понимала, почему: цыгане ведь черные, а мама белая, и глаза голубые. Еще называла перекати-полем. Мама не могла на одном месте, она бежала… как эти племена, номады! Вся жизнь в пути.

– Оставляя позади разбитые сердца.

Илона кивнула.

– И детей. Это я поняла, когда выросла.

Они помолчали.

– Ты еще встретишь своего человека, сестренка, – вдруг сказал Алвис.

– Ага, давай еще про свет в туннеле. Я в порядке, все нормально. Просто сразу все свалилось…

– Он тебе нравится?

– Кто?!

– Майор… Как его?

– Мельник. Майор Мельник. Никаким боком, о чем ты! Да и женат, наверное. Все приличные мужики женаты. Мария Августовна вот тоже приводила двоих, хотели посмотреть, где этого Рудина убили. Один Лео Глюк из «Вечерней лошади», журналист и «наше все», другой экстрасенс. Сидел с закрытыми глазами, вызывал душу этого.

– Вызвал?

– Нет, конечно. Ты что, веришь?

– Нет. А ты?

– И я нет. Лео хочет статью написать, а экстрасенсу просто любопытно было.

– Еще кофе?

– Не надо, а то ночью спать не буду.

– Может, пообедаем где-нибудь? Чтобы народу немного.

– Можно пойти в «Пасту-басту», там вкусно. Пицца хорошая, паста под белым соусом.

– Пиво есть?

– Наверное, есть. Я как-то не очень пиво…

Алвис кивнул.

– Пошли! – И протянул Илоне руку…

…В ресторанчике просидели до самого вечера. Им было, о чем поговорить. Об отце Алвиса, о бабушке Ане, о маме…

– Знаешь, я всегда хотела, чтобы у меня был брат, – сказала Илона.

– Вот видишь! Надо только очень захотеть.

Они рассмеялись…

…У дома Илону окликнули. Это была Мария Августовна, сидевшая на веранде, Цербер и Страшный суд в одной упаковке. Илона и Алвис подошли. В лунном свете лицо старой дамы казалось пепельным, а накрашенные губы черными, отчего она напоминала вампира.

– Любуетесь луной, теть Маня? – спросила Илона.

– Ага, сейчас завою. А вы откуда? В театре были?

– Нет, просто гуляли.

– А это кто? Твой новый знакомый? Я чего-то его не припоминаю.

– Познакомьтесь, теть Маня. Это Алвис! Мой брат.

– Кто? – поразилась Мария Августовна. – Брат? Откуда у тебя брат?

– Я и сама не знала. А он приехал, вчера, и привез письмо от мамы.

– От Нинки?

– От мамы.

– И где ж она обретается, если не секрет? Почему сама не приехала? Уж как Аня ее ждала!

– Мама умерла. Последние годы жила в Испании, там у меня еще два брата, близнецы. У нас с Алвисом.

– Во как! Нинка вышла замуж за испанца и родила близнецов? Они тоже приехали?

– Нет, они в Испании. Мы с Алвисом думаем их навестить.

– В Испании? Так сразу?

– Не сию минуту, конечно. Вообще.

– Когда, говоришь, приехал… Как зовут, не расслышала.

– Алвис. Он живет в Юрмале. Приехал вчера.

– Дела… – протянула Мария Августовна. – Может, чайку? У меня пирог есть.

– Давайте завтра, теть Маня, мы целый день на ногах – по городу, в парке. Завтра хотим на кладбище к бабушкам…

– Ну, тогда спокойной ночи, – пожелала старая дама, и они расстались. Илона и Алвис пошли домой, а Мария Августовна осталась сидеть на веранде. Она видела, как в доме Илоны зажегся свет: в кухне и гостиной.

Вечер был замечательный – теплый, мягкий, тихий. Светила яркая, чуть ущербная луна, и оглушительно благоухала на грядке вдоль веранды маттиола. Мария Августовна решительно поднялась и пошла в дом. Заперла дверь на все замки, задернула занавески. Села на диван, взяла мобильный телефон. Подержала в руке, раздумывая, и стала набирать номер.

Откликнулись сразу, и Мария Августовна сказала:

– Ты бы приехал, а то он порешит Илонку! Они уже дома, заперлись. У меня сердце схватило, прямо чую беду! Ты сказал, чуть что, звонить. Вот звоню.

– Мария Августовна, вы? – Майор Мельник не сразу узнал старую даму. – Что случилось?

– Говорю же, порешит он Илонку! Здоровый накачанный лось в белых штанах. И серьга в ухе! А она, дуреха, и рада, сияет вся. Аня покойная еще говорила, простая, как трава, всему верит. Потому и мужики такие случаются, так и норовят на голову сесть.

– Мария Августовна, кто ее порешит? Что случилось?

– Так брат же объявился! А она и рада, тетя Маня, говорит, мой брат приехал.

– Разве у нее есть брат?

– В том-то и дело, что нету! А она: брат приехал, брат приехал! Письмо якобы привез от Нинки, блудной мамаши ее. Говорит, вчера приехал. Брехня! Он уже был здесь… подожди, когда это? Неделю назад. Лично видела, стоял перед ее домом, приглядывался. Врет, что вчера. Убийца! Ты давай бегом, а то как бы чего дурного не вышло.

Доротея привычно прошагала в конец коридора, толкнула дверь Мотиной палаты… И замерла на пороге при виде пустой койки без простыни, с бесстыдно-жалким полосатым матрасом. Сглотнула, чувствуя темноту в глазах, прислонилась к косяку.

Нашла в себе силы подойти к сестринскому пункту и спросить.

– Выписали! – сказала сестричка. – Сразу после обхода.

Доротея, в силу свойственного ей некоторого занудства, хотела спросить: «А вы не ошибаетесь? Точно выписали?»

Сестричка поняла:

– Сама отнесла ему справку. За ним приходила жена, забрала вещи, и они ушли.

Жена?! У Моти есть жена?

…Доротея вышла из больницы, присела на скамейку, чувствуя, как кружится голова. Поставила около себя сумку с картошкой фри. И как это прикажете понимать? Ручку жал, в глаза заглядывал, в лобик целовал. Да что же это творится такое, люди добрые! Никому верить нельзя! Она достала мобильник и набрала Илону – Доротее требовалось душевное участие.

– Мотя женился, – сказала, заслышав в трубке голос Илоны. – Представляешь? И никому ни слова, ни полсловечка! Ну не гад?