Она сначала и не поняла, что такое особенное увидела в этой иконе. И шепотом переспросила у Сережи:

– Это что, у нее ножи воткнуты… прямо в сердце?!

– Это не ножи, это мечи… – ровным голосом ответил ей Сережа, в котором таки присутствовала интонация уставшего от объяснений экскурсовода. – Видите, три ножа справа, три ножа слева и один внизу… Бабушка мне объясняла, что число «семь» обозначает полноту горя, печали и сердечной боли, испытанных Богородицей в ее земной жизни. А эта икона дает нам надежду на то, что когда-нибудь людские сердца смягчатся и все станут добры, совестливы и милосердны друг к другу. Этого нам не хватает сейчас, правда? Сейчас только вид чужого страдания может размягчить злое сердце, да и то не всегда… Многие сердца остаются холодными и злыми, и чужое страдание уходит в сердце Богородицы.

– Это тебе бабушка так объяснила, да?

– Но это же и без объяснений понятно. А вы разве так не считаете?

– Хороший ты мальчик, Сережа. И сердце у тебя доброе.

– А вы? Тоже пришли поклониться иконе, попросить умягчения злого сердца? Вас, наверное, муж обижает? Или начальник на работе? Вы просите, икона поможет. Если стесняетесь, я могу уйти.

– Нет, я не стесняюсь. Значит, у иконы надо просить за умягчение сердца своего обидчика?

– Ну, не только своего. Можно и за другого человека просить, чтоб его не обижали. Да вы просите, просите… Молитву читайте и просите. Бабушка с тетей Олей специально в паломничество ездили, чтобы эту икону освятить. Под Москву куда-то, я не помню, как то место называется, то ли Бачурино, то ли Бачурово… Туда много людей ездит, чтобы помолиться за своих близких, чтобы смягчить сердца свои и чужие, чтобы пробуждались в них жалость и совесть.

– А почему у Богородицы ножи в сердце? Это что значит?

– Ну, это знак такой… Бабушка мне говорила, что это Святой Симеон так обратился к Марии – когда, мол, оружие пронзит твою душу, тогда откроются помышления многих сердец. Там, рядом с иконой, на листочке есть текст молитвы, вы гляньте. Если темно, я шторы сейчас открою.

– Не надо, я вижу, – тихо произнесла Кира и, взяв в руки листок, лежавший рядом с иконой, начала читать, запинаясь на каждом слове: – «…Умягчи наши злые сердца, Богородица… Напасти ненавидящих нас угаси… Не дай нам в жестокосердии нашем и от жестокосердия ближних погибнути… Ты есть воистину злых сердец умягчение…»

Когда она, перекрестившись, положила листок на прежнее место, Сережа тихо произнес за ее спиной:

– Бабушка часто перед этой иконой на коленях стоит. Я один раз у нее спросил: «Чье сердце ты просишь умягчить, бабушка?» А она ничего не ответила, только заплакала и рукой на меня махнула. А потом еще какие-то непонятные слова сказала, что-то про греховный откуп.

– Откуп? Чей откуп?

– Да не помню я точно. То ли греховный откуп от злого сердца, то ли откуп злого сердца от греха… Ой, а может, и нельзя вам про это рассказывать? Это же бабушкины дела.

– А где сейчас бабушка, ты знаешь?

– Знаю, конечно. Она в монастырь к тете Оле уехала. Она часто туда ездит, на день или на два. Я думал, этим утром вернется… Но если утром не вернулась, значит, вечером приедет, потому что автобус только два раза в день ходит.

– Ладно, Сережа, спасибо тебе… Идем, закрывай дверь. А бабушке скажи, пусть из дома никуда не уходит, я еще приду.

– Скажу… А вы кто? Вы разве не иконе приходили поклониться?

– Да я, собственно, к бабушке приходила. Ну и… к иконе тоже… Спасибо тебе, Сережа.

Саша стоял у машины, курил. Увидев Киру, бросил сигарету, с готовностью плюхнулся на водительское сиденье.

– Сейчас куда, Кира Владимировна? В отделение?

– Нет, Саша. Сейчас в Отрадное поедем.

– В Отрадное? А чего там, в Отрадном?

– А там одна любопытная Варвара живет, которой на базаре нос оторвали.

– А, понял… Много вопросов задаю, извините…

– Ну, если понял, значит, поехали. К вечеру вернемся, надеюсь, трасса сейчас не загружена.

– Да вернемся, конечно, Кира Владимировна. Только вот без обеда. Тоскливо как-то.

– А мы в придорожное кафе заскочим и пообедаем. Все успеем, Саш.

– Ну, тогда поехали!

– Вперед…

* * *

Когда выехали на трассу, Саша прибавил скорость, глянул с улыбкой:

– Не боитесь быстрой езды, Кира Владимировна?

– Нет… Чего мне бояться? Ты хороший водитель.

– А откуда вы знаете? Я же новенький.

– Я не знаю, я чувствую. Если во мне нет страха, значит, в тебе есть уверенность профессионала. Если в одном месте пусто, значит, в другом густо. Закон сохранения энергии, помнишь такой?

– Ух ты, здорово… А вы что, всех людей так чувствуете?

– Нет, я же не экстрасенс…

– А музыку можно включить?

– Смотря какую.

– Хорошую. Я знаю, вам понравится.

– Откуда такая уверенность?

– А я тоже чувствую… Если во мне нет страха, что она вам не понравится, значит, она вам должна понравиться.

– Хм… Ну что же, давай свою музыку.

Саша нажал на кнопку, и в салон машины полилась до боли знакомая мелодия. Кира улыбнулась – ба, что происходит! Это же новое творение ее любимого рок-музыканта! Вернее, дуэт с талантливой исполнительницей… Может, оттого песня и получилась неожиданно нежной, и сразу вплелась веревочкой в подсознание, и не отпускает, и уже несколько дней она то и дело принимается мурлыкать про себя – «…Дверь на замке, на щеколде окно… Сердце стучит, сдаваться не хочет…».

Вернее, мурлыкала. Пока Рогова не убили. Пока не узнала про Таю…

– Что, я угадал, Кира Владимировна? Вам нравится? – торжествующе спросил Саша.

– Да, Саша, ты угадал. Пятерка тебе за чувствительность.

Кира вздохнула, прикрыла глаза. Хорошая песня, и очень хочется подпевать, отдаться этому ритму – «…Жизнь моя просто на лето одно… Стала короче…».

– Значит, нам нравится одна и та же музыка, Кира Владимировна! – продолжал тихо радоваться Саша.

Кира открыла глаза, глянула на него с неловким недоумением – чего, мол, так радоваться-то? Эта музыка многим нравится. И вообще, ей сейчас не до музыки. Музыка душу расслабляет, а для предстоящего разговора нужна крепость душевная и непробиваемая.

– Музыка, Саш, – это хорошо, конечно, но сыт ею не будешь. Через пару километров неплохое кафе, там пообедаем, – скомандовала Кира, открывая сумку и заглядывая в кошелек. – Заказывай все, что хочешь, я по счету плачу.

Она и сама услышала эти нотки в своем голосе – начальственно снисходительные. И удивилась – откуда? И одновременно почувствовала, как напрягся от этих ноток Саша, ответил тихо, но твердо: