Нет ничего страшного в том, что вода такая холодная. На этовполне можно не обращать внимания. Другое дело — боль, ужасная, мучительная,раздирающая на части. Она ни на миг не позволяет о себе забыть. Да и вообще,стоит ли жизнь таких мучений? Вряд ли. Что необычного в том, чтобы терпеть этуболь? Что необычного в том, чтобы переносить такие страдания? В этом нет ничегоособенного, и все это знают. Так стоит ли ради этого жить? Она, во всякомслучае, не могла дать утвердительный ответ на этот вопрос.

Сейчас мать чувствовала себя очень несчастной. Ей хотелосьосвободиться от ленты, связывавшей ее руки, но, сколько она ни боролась,добиться желаемого результата не могла. Когда мать плакала, Эмалет тожечувствовала себя несчастной. Постель, в которой лежала мать, была до безобразиягрязной, и от этого ее тошнило. Едва мама повернула голову набок, как еевырвало, а мир Эмалет содрогнулся, словно от землетрясения.

Эмалет в полной мере чувствовала материнскую боль. Если бытолько мать знала об этом, если бы она хоть смутно догадывалась о том, чтовнутри ее находилось разумное существо. Но она этого пока не знала. И поэтому,наверное, вела себя так опрометчиво. Она кричала, но никто не приходил ей напомощь. В ярости она пыталась разорвать ленту, но та не поддавалась. Случалось,что она надолго погружалась в сон, и ей снились странные сны. Но стоило ей проснуться,как она снова начинала плакать.

Когда мать смотрела в окно, которое находилось довольнодалеко от нее, Эмалет тоже видела башни, огни большого города и облака в небе.Так же, как мать, она слышала шум пролетающих самолетов и доносящийся откуда-тоснизу рокот машин. Когда мать упоминала какое-то название, Эмалет уже знала,что оно значит. Мать ненавидела место, в котором находилась. Ругала егогрязными словами, а также бранила себя и обращалась с молитвами к мертвым. Отецрассказывал Эмалет о том, что представляли собой эти умершие люди. Он говорил,что они никогда не смогли бы помочь матери.

Мертвые находятся за пределом этого мира, утверждал отец.Когда-то он был среди них, но возвращаться туда не хотел. По крайней мере, дотех пор, пока не придет время. Но, прежде чем оно настанет, ему и Эмалет нужноуспеть размножиться и покорить мир. Земля должна принадлежать их детям.

— Мы пришли в этот мир в самое удачное время. Никогдапрежде он не был в такой мере готов к нашему появлению. В далеком прошлом намбыло трудно выжить. Но сейчас все по-другому. Будем терпеливы и смиренны — ивесь мир станет нашим.

Эмалет молилась, чтобы вернулся отец. Он придет и освободитмать, позволит ей встать с ненавистной кровати. Тогда она больше не будетплакать. Ведь отец любит маму.

— Помни, — как-то сказал он Эмалет, — я люблюее. И она нам нужна. У нее есть молоко, без которого ты никогда не сможешьвырасти.

Эмалет с нетерпением ждала того времени, когда она сможетвыйти из мрака материнской утробы и расправить свои конечности, чтобы дальшерасти, ходить, улыбаться, сидеть на руках у отца. Бедная мама. Ей было больно.И она все больше и больше спала.

Когда она спала, в комнате было тихо и одиноко. С каждымразом ее сон был все глубже и глубже. И Эмалет начала уже побаиваться, чтокогда-нибудь мать может не проснуться. Малышка переворачивалась, стремясьдобраться наконец до края своего маленького, тесного мирка. Ей становилосьстрашно оттого, что вокруг начинал меркнуть свет. Но всякий раз оказывалось,что над городом всего лишь сгущались сумерки. А когда становилось совсем темно,дома наполнялись многочисленными огнями. Еще немного — и Эмалет увидитнастоящий свет. Отец сказал, что она увидит его ярко и отчетливо. Как этопрекрасно!

Отец также говорил, что мертвые не видят света. Им уготованлишь хаос.

Эмалет открыла рот и попыталась выдавить из себя слова, изовсех сил надавив на крышу своего убежища. Она вертелась и толкала мать изнутри.Но мать, голодная, изможденная и одинокая, не просыпалась. Возможно, то, чтоона сейчас спала и не знала страха, было только к лучшему. Бедная мама.

Юрию нужно было во что бы то ни стало разыскать ЭронаЛайтнера в Новом Орлеане. Ради этого ему надлежало незамедлительно покинутьТаламаску. Покинуть Обитель, невзирая ни на какие приказы. Он считал своимдолгом найти Эрона и, наконец, выяснить, какие события послужили причиной стольглубокого беспокойства, внезапно охватившего его любимого наставника и друга.

Выезжая за ворота Обители, Юрий понимал, что вернутьсяобратно ему уже не суждено. Таламаска не прощала тех, кто не повиновалсяприказам, а не считаться с требованиями Таламаски он не мог.

Впрочем, все оказалось гораздо проще, чем он себепредставлял. Серым и холодным днем он сел в машину и, не мешкая, покинулдорогое его сердцу место на окраине Лондона, которому отдал большую частьжизни.

Впоследствии, размышляя над своим решением, Юрий обнаружил,что не только не испытывал никакого внутреннего конфликта, но даже не слишкомтерзался сомнениями. Правда, положа руку на сердце, он не мог не признать, чтодействовал не очень решительно. Однако это было вполне естественно для такогоответственного человека, как он. Особенно ему не давала покоя нравственнаясторона дела, поэтому он неоднократно пересматривал свой поступок с точки зренияморали и логики, пытаясь разобраться, как следовало правильно поступить на егоместе.

Так или иначе, но Юрий принял решение, не дожидаясь, покаэто сделают за него старшины, тем более что они уже запретили ему поддерживатьвсякие связи с Эроном и сообщили, что дело Мэйфейрских ведьм закрыто.

Чутье ему подсказывало, что с Мэйфейрскими ведьмамитворилось что-то неладное. Очевидно, Эрона обескуражило некое непредвиденное инеблагоприятное событие. Чтобы узнать, что именно выбило его друга из колеи,Юрий бросил все и отправился в Новый Орлеан. Впрочем, больше он все равно немог ничего предпринять в этом направлении.

По происхождению сербский цыган, Юрий был высоким,смуглокожим, с длинными ресницами и огромными черными как уголь глазами. Волосыу него слегка вились, но из-за короткой стрижки, которую он всегда носил, этобыло почти не заметно. Стройный и довольно подвижный, он предпочитал одежду,которая еще больше подчеркивала его худощавую фигуру: несколько небрежного видашерстяной пуловер, светлая трикотажная сорочка и защитного цвета брюки вобтяжку.

Глаза у него были слегка раскосыми, а на квадратном лицеособенно выделялся красиво очерченный рот, который довольно часто расплывался вулыбке. В Индии и Мексике его всегда принимали за местного жителя. Впрочем, невыглядел он чужестранцем даже в Камбодже или Таиланде. Происходило это,очевидно потому, что в его чертах, стройной фигуре и, возможно, в спокойныхманерах явно прослеживалось нечто азиатское. Боссы из Таламаски называли егочеловеком-невидимкой.