– Я вообще-то люблю пиво, светлое и легкое. Но мне нельзя, запах надолго остается. Еще люблю селедку, икру и печень. Спаржу пробовала однажды, и я определенно её оч-чень уважаю.

Яркут озадаченно кивнул, рывком поднялся со ступеньки и потащил меня на улицу, бесцеремонно поддев под локоть. Я не упиралась и не спорила: он пришел кстати. Завтра мы бы уже не смогли поговорить как приятели. Я себя знаю. И он меня, вроде бы, немножко понимает.

На сей раз в автомобиле не было чужого человека – водителя, и мне досталось переднее кресло. Яркут вел резковато, очень быстро. Иногда сигналил прохожим, но без грубости и окриков. Мы петляли по малым улочкам, удаляясь от знакомого мне пригорода. Покидали Трежаль: дома отползали от дороги, обрастали садами, как узорным мхом. Вдали блеснула река, пропала и снова появилась. Булыжник закончился, дорога сделалась пыльная и мягкая. Слегка качало, ветер задувал в окно, которое полностью опустил Яркут. Я подумала и свое тоже опустила. Мы миновали поле и вкатились в лесок, ветки принялись хлестко стегать по капоту – дорожка заузилась до тропинки.

– Ничего сладкого тут нет. Зато коптят сами, и раки свежайшие, – сообщил Яркут, выворачивая руль и одновременно тормозя. Меня прижало к дверце, машина пошла боком и почти сразу остановилась.

Лес словно обрубили одним ударом! Весь – позади. А здесь светло и просторно. Высокий берег, река и слева, и справа: место удивительное, оно похоже на нос корабля. Домик на этом носу как рубка, в два окна. Камышовая крыша нахлобучена низко, немножко набекрень. Пока я оглядывалась, Яркут сбегал, постучал в дверь – она сбоку, мне её не видно – и вернулся с пледом, с огромнейшей плетеной корзиной. Подмигнул и прошел мимо. Я сама пристроилась брести следом.

– А что это за место?

– Выше столицы. Наилучшие рыбные заводи, всегда наготове пиво и закусь. Во-он до той сосны, – мы выбрались на самый косогор, и Яркут глянул вниз по течению, – никаких соседей. Ну и вверх по течению нет лишних глаз верст на тридцать. Белый плёс. Читала бы ты газеты, знала бы, что это значит.

– Заповедник. Семь видов колокольчика, который люди извели в иных местах, еще три вида купавницы, даже «Розовая фея». И какой-то болотный мох. Говорят, вытяжка из него способна довести до бессмертия. Но пока она довела сам мох до вымирания, и только-то, – сообщила я, рассеянно покопавшись в памяти. И наконец начала думать: – А почему нас впустили запросто? Должна быть охрана.

– Юна, ты прикидываешься, или правда можно жить впритык к столице и не интересоваться ничем… столичным? Трежаль – здоровенный город, в нем всего понапихано. Мода, сплетни, политика, биржа, бега, рестораны, клубы, театры, музеи, – нервно перечислил Яркут, расстилая плед и раскладывая припасы. – Странная барышня. Трупы зарываешь с отъявленным головорезом, маленького художника подкармливаешь, меня злишь. Все это можно делать вне столицы.

– Жить тут – не выбор, а случай. В театры хожу, но редко, там дорого и возвращаться ночами, знаешь ли… В музеи хожу. Но обычно в свободный день мы с Васькой забирались с самого утра в какую-нибудь галерею. – Я помогала раскладывать вкусности и пыталась вспомнить, что знаю о заповеднике. – А! Белый плес был императорским заказником два века назад, но его подарили князьям каким-то… нездешним. Это есть в учебнике истории. Я запомнила, потому что показалось странно: тогда в стране была абсолютная монархия, это теперь у нас по общей моде президент и парламент. Ну и вопрос сам колет глаз: как глубоко самодержцу надо было влезть в долги, чтобы отдать лучший лес у столицы, да с дворцом, который ему был – официальная резиденция? Похоже на проигрыш или нарочитое, издевательское наказание за непомерную глупость.

Яркут открыл флягу, налил пиво в кружку вполне умеренного размера. Подал мне. Пошарил в корзине, изучил и отложил две иных. Выбрал пузатый бокал без ножки. Эдакий шар на платформе. Тончайший, наверняка хрустальный. Неуместный здесь, на старом прожженном пледе, постеленном поверх примятой травы. Вещица штучная, сразу видно – вручную сделана мастером. Стоит небось… Ох, ничего я не знаю про Яркута! А ему мои сомнения видны насквозь. Хмыкнул, поставил хрустальную драгоценность на плед, наполнил. Нагнулся и глядит, вздыхая, как стекает пена, как запотевают стенки. Блаженно щурится.

– Казна пустовала, засуха жгла поля пятый год кряду. У западных границ зрела нарывом большая война, грозя перерасти в политическую гангрену и ампутировать огромный кусок территории, и вряд ли один, – раздумчиво сообщил Яркут, почти касаясь носом пивной пены. Облизнулся. – Двоюродный брат императора Алексея был дурак и бабник. Он испортил все, что можно и нельзя, будучи по-родственному отправлен послом с тайной миссией. Династия пошатнулась… но ей великодушно протянули руку помощи. Ей и заодно всей стране купили мир.

– А мир что, можно купить?

– Все зависит от того, сколько денег и кто ими распоряжается. Второе гораздо важнее. Кстати, пиво лучше прошлогоднего. – Яркут облизнулся и продолжил изучать пену, такую плотную, что она почти не оседала. – В так называемом цивилизованном обществе того времени было четыре семьи, которые разжигали или же гасили войны, исходя из своих интересов. Одна влезла по уши во власть и постепенно сдала позиции. Найзеры по-прежнему активны на полях войн, они ушлые ростовщики, всегда были такими. Дюбо тогда лишь входили в силу. Как они превращают сведения в деньги, ты хоть малость, а понимаешь. Ин Тарри, хозяева Белого плеса, самый тихий род, и, пожалуй, самый древний. Они и тогда были немногочисленны, каждый на виду… Но никто не понимал их возможностей и хода мыслей. Зачем подарили нам мир, насмерть поссорившись с Дюбо, ослабив долгосрочный альянс с Найзерами? Я спрашивал Мики, когда был ребенком и впервые прочел о Белом плесе. Он сказал, им понравилось жить здесь. С тех пор кто-то из семьи всегда вырастал в нашей стране и считал её вторым домом.

– Мики, – повторила я, пытаясь сообразить, почему в историю вплелось имя солнечного человека. – Ты умеешь безоговорочно ценить чужое мнение?

– Мнение Мики – да. И я не намерен ничего говорить прямо, о наивная сверх меры барышня. Нравится не понимать очевидного? Изволь, – делаясь немного Яковом, широко ухмыльнулся рассказчик. Обнял бокал обеими ладонями и сразу выхлебал две трети содержимого. – Хорошо.

– Обратно поедешь пьяный?

– Нас отвезут. Пей, ешь, гляди на реку. Вот что я решил. Месяц. Я согласен делать то, что полагаю глупым и смешным, ровно месяц. Променады, рестораны, театры. Держаться за ручки, говорить и вздыхать. Аж заранее скулы сводит! – Он допил пиво и встряхнулся. – Юна, в таких случаях говорят: твой ход. Ясно выражаюсь?

– Вполне. – Стало жарко, я отхлебнула пиво, даже немного расплескала. Действительно вкусное. Яркут подвинул ближе что-то вроде супника, полного очищенной и еще теплой мякотью раков. – А что значит «Ё» на твоей карточке?

– Ёмайгиевич, – фыркнул Яркут. – Ёмайги – имя моего названого отца. Внести его в метрику вместо кровного было не совсем просто. Но помнить того, кто меня продал, не желаю. Ты сказала в первый день: я не умею прощать. Ты во многом права. Юна, почему так? Ты в одном очень даже умная, а в другом…