Майор вскинул револьвер к его лбу и сразу по ушам хряснуло, молотом врезало, и прыснуло мелким красным вокруг, на руку ему, на лицо, на гимнастерку. Умбах ослаб и сел на пол, стал как мешок с песком. Остальные бледные зажали уши, баба завизжала. Стена вся была в мокрых блестящих ошметках. Засунул голову в камеру тюремщик, ругнулся неслышно, что-то неслышно спросил. В ушах надрывно звенело.

Майор схватил Артема за плечо и выволок в коридор, хлопнул дверью. Зарычал сквозь звон:

– Кому нельзя? Мне? Мне нельзя? Сучонок ты мелкий! Мне – нельзя?!

Тошнило, крутило.

Артем сглатывал, держал в себе. Выблюет – покажет слабость.

– Выводите расстрельных! Сколько можно! – крикнул еле-еле сквозь звон майор тюремщикам. – Сколько их там у нас?

– Семеро было с Умбахом.

– Как раз, значит, барабана хватит. И камеру замыть!

Майор сделал шаг и встал прямо у Артемовых глаз. Подбежавшим из караулки сказал:

– За мной его!

Вернулись в кабинет.

– Ты говоришь, не надо. Надо! Надо вас расстреливать. И прилюдно. Полезная штука – расстрел. А то каждый, блядь, думает, что он – главный герой, что это кино про него снято. А на, погляди, как люди мешками с говном становятся. Чик! И готово. И не будешь столько о себе воображать!

Он взял со стола ничейный патрон и сунул его Артему под нос.

– Гляди. Это для тебя. Хотел с тобой завтра разобраться без спешки. С бреднями с твоими. Но ты прям на рожон лезешь.

Выдернул барабан, загнал в него Артемов именной.

– Этого к остальным!

– Нет, – Артем замотал гудящей головой. – Нет!

– Пшел!

– Сегодня… Сейчас… Рейх… Будет… На Театральную…

– Пшел, тварь!

– Умбах… Он их агент. Был. Я должен был… Вытащить его. Отсюда. Я тоже… Тоже дивер… сант.

– Болтун ты…

– Стой. Стой. Все врал про радиста. Не убивайте. Я правда. Клянусь… Там сейчас две… группы. Минируют переходы.

Глеб Иваныч наконец повернулся к нему.

– Зачем?

– Будут Театральную брать.

– Ну?

– У них в туннелях стоят штурмовые бригады. Наготове. И две диверсионные группы на Театральной. Будут взрывать переходы к вам сюда. И когда отрежут Театральную… Через пять минут… Будут там.

– Умбах что? Зачем он?

– Он радист. Должен был сигнал к началу получить.

– А ты?

– Я при нем. Связной.

– Кто задание давал? Тебе – кто?

– Дитмар.

– Знакомы.

Майор окаменел. Часы над головой у Артема считали: ц‑к, ц‑к, ц‑к. Такие же точно часы, как у ганзейского майора. Только окончание у аббревиатурной истории ВЧК было другое, преждевременное.

– Ну ведь ты тут. У нас. И Умбах у нас. Значит – они пока ждут. Сколько будут ждать?

– Должны были до окончания спектакля ударить. Если затянуть… Пошлют кого-нибудь проверить. И все равно рванут.

Ц‑к. Ц‑к. Брови у майора сползлись.

– Остальных знаешь в лицо? Из тех двух групп?

– Знаю. Старших.

– Поможешь?

Он кивнул раз проржавело, натужно.

– Так быстро не успеем собрать людей… – сказал вслух майор. – Надо время потянуть. Надо потянуть время.

Хотел подсказать майору, но боялся: тот ведь нарочно сделает наоборот. Должен сам. Думай, думай, майор. Ну?!

– А если дезу им? Что группы уже нейтрализованы?

– Как? Не успеть.

Артему хотелось зажмуриться, спрятаться, запахнуть нутро, чтобы майор его намек, его мольбу не разгадал; но он заставил себя держать глаза выпученными, как будто он сам приглашал Глеба Иваныча в себя. И тот влез в Артема через зрачки, раскорябал роговицу, пообтер и испачкал там все мелкими брызгами Петра Сергеевича.

– Пароль, отклик для радиообмена есть у тебя? – в конце концов решил он.

Артем молча наклонил голову. Потом осторожно вернул ее обратно. Боялся спугнуть майорово решение – единственно Артему спасительное.

– Пошли.

Через коридор, мимо отпертой уже камеры, где стояли смертники, пялились в пол, в стены, словно спешили спрятать и сберечь свои души в кафельных швах, под линолеумными отворотами, проследовали в другую комнату, с надписью на двери: «Связь».

Стал по стойке «смирно» заморенный связист с заячьей губой. Стол с телефоном, зеленые ящики с тумблерами и стрелками, наушники.

Конвоир встал в дверях, Артема пинком пригласили к аппарату. Но до этого Глеб Иваныч снял телефонную трубку, попиликал кнопками.

– Алло. Это Свинолуп. Да, Свинолуп. Мне Анциферова.

Артем поплыл. Часы-близнецы наложились на дурацкую и нечастую фамилию. Не могло быть такого совпадения. Совпадения – не могло.

Тот был Борис Иванович. Этот – Глеб. Отчество одно. Похожи между собой они были мало. А все равно поверилось сразу, хоть и фантастика.

– Да, товарищ полковник. Тут деятель у меня сознался. Говорит, Рейх собирается Театральную брать. Сейчас прямо.

Голос. Голос Артем узнал – там, под сценой лежа, потому что голос у братьев был один на двоих. Слова они этим голосом произносили разные, и разные из них собирали предложения; и разные у них были мундиры, и часы у них в разных временах остановились. А голос все равно был один.

Глеб был, наверное, старшим. Казался старшим. А у Бориса, значит, служба быстрей шла. Как с ними это случилось, подумал Артем зачем-то. Вместо того, чтобы подумать, не лопнет ли белая нитка, по которой он собрался над пропастью идти. Как у них, у двух братьев, случилось оказаться в одном звании по разные линии фронта? Знают они друг о друге? Должны. Не могут не знать. Воюют? Ненавидят друг друга? Пытаются умертвить? Играют? Что?

– Даете добро? Есть. И как раз успеете тогда подкрепление нам… Да. Согласен. Не мы это начали. И я тоже не вижу другого… Есть. Принято.

Артем ждал тихо, больше даже не думал, чтобы шумом мысли не спугнуть севшую ему на плечо волшебную жар-птицу, удачу. Один шанс был на тысячу.

– Частота какая?

Криворотый связист сел к радио; Артем выдал ему частоту. Пошли шерстить эфир. Наушники Артему водрузили на голову косо: один ухо прикрывает, другой к людям развернут.

– Антенны вы наверх вывели? – спросил он. – Как отсюда ловится?

– О своем лучше думай, – посоветовал ему Свинолуп. – О нашем.

– А вы… Вам никогда не удавалось… Другие города услышать?

Связист, будто это его спрашивали, покачал головой.