– Сейчас будет машина, – сказал он. – Можно спускаться.Черная “Волга”, 115 ВВ, или что-то в этом роде. Впрочем, я вас провожу.

Гольдин сказал это с такой глубокой тоской, что Игорьпрямо-таки почувствовал, как не хочется ему тащиться вниз с этим чужимприставучим милиционером и еще несколько лишних минут держать себя в руках,вежливо отвечать на вопросы, смотреть в лица врачей, которые непременнопопадутся им по дороге.

– Да я сам, Александр Дмитриевич, – сказал Игорь, сочувствуяосиротевшему заму генерального.

Он вполне понимал его.

Лет шесть назад погиб на задержании Леха Сотников. Друг.Напарник. Начальник. Игорь Полевой тогда тоже осиротел.

– Я сам найду машину, – повторил Игорь, глядя в больныеглаза Гольдина. – Только еще один вопрос, Александр Дмитриевич…

Он помолчал, раздумывая, как спросить, чтобы Гольдинответил.

– Скажите, почему вы не стали обращаться к девушке, котораясидит у вас за дверью? И секретарша Мерцалова как-то странно…

В глазах Гольдина что-то изменилось так внезапно и такустрашающе, что Игорь невольно подобрался. Такой бурной реакции он не ожидал,хотя и предвидел нечто такое.

С лица Гольдина как будто сдернули какую-то пелену, какпаранджу с мусульманки. Игорь увидел на этом лице сразу все – смятение, боль,страх, злость…

– Я не хочу говорить об Элеоноре Ковровой, – отчеканилГольдин. – Простите. Я готов обсуждать все, что угодно, но только не это.

Он так и сказал “это”, а не “ее”. Вот так история, подумалИгорь. Ну, Сергей Мерцалов, супермен и плейбой, заварил ты кашу…

– Почему? – спросил Игорь. – Почему, Александр Дмитриевич?

Гольдин вдруг с силой дернул себя за волосы и прикрыл глаза.

– Я так и знал, – тихо сказал он. – Я так и знал, что всебудет ужасно. Но я не знал, что настолько…

– Что будет ужасно? – Игорь пристально смотрел в бледноевеснушчатое лицо с запавшими глазами.

Гольдин открыл глаза, снова затянутые непроницаемым темнымпокрывалом.

– Я не стану обсуждать это, – спокойно сказал он, – потомучто я ненавижу расчетливых, лукавых и лживых сук. Пожалуйста, увольте меня,Игорь Степанович. В нашем институте есть множество особей, готовых обсуждатьвсе, что угодно, особенно если от этого воняет. А я – не могу. И не буду.Извините, Игорь Степанович…

Клавдия вынула из сумки зонт, отстегнула хлястик,придерживавший выцветший нейлон, и хорошенько потрясла все сооружение, по опытузная, что залежавшийся в сумке зонт на улице ни за что не раскроется. Ему нужнобыло для начала показать, что именно от него требуется Клавдии. Зонт некотороевремя упрямился, но потом все же раскрылся, выгнув стальные прутья совсем вдругую сторону.

– Чтоб тебя… – пробормотала Клавдия и еще несколько разподергала его туда-сюда, призывая раскрываться правильно.

– Ты уходишь? – спросила рядом Лида, снимавшая халат.

– Собираюсь, – пропыхтела Клавдия, сражаясь с зонтом. – Ачто?

– Да ничего, – равнодушно сказала Лида. – Пока. До завтра.

– Пока, – ответила Клавдия, складывая зонт. – Давно порановый купить. Что-то он совсем не работает…

– Купи, – согласилась Лида.

Они устали и разговаривали просто так, чтобы не собираться вполном молчании.

На улице было совсем темно – осень и дождь. На небе ниодного просвета. Машины как будто плыли по тихому Воротниковскому переулку ивливались в бурный поток Садового кольца. Где-то там под дождем мыкался исоглядатай, и тот человек, которого майор Ларионов отправил наблюдать заКлавдией.

Господи, как это вышло, что он ей сегодня позвонил?!

Может, и впрямь беспокоился? Или просто у него было пятьминут, и он решил выяснить, как там его подопечная? Андрюха же никогда и ничегоне делает наполовину…

– Девушки, до свидания, – проговорила Клавдия в приоткрытуюдверь материальной комнаты, где заместительница Наталья Васильевна что-тогорячо обсуждала с бухгалтершей и двумя провизоршами.

– До завтра, Клава, – откликнулась Наталья Васильевна.

На высоком крылечке под крышей Клавдия вновь вступила всражение с зонтом и вышла из него победительницей. Зонт открылся сразу же и внужном направлении.

Тяжело в ученье, легко в бою, подумала Клавдия про зонт истала спускаться, стараясь не зацепить спицами за стену.

– Клава! – закричали из аптеки, и в жидком свете, падавшемиз окна на тротуар, Клавдия увидела Наталью Васильевну. – Клава, подождиминутку!

Дима Мамаев в своей “девятке” наклонился к рулю, пытаясьсквозь мутную пленку дождя рассмотреть, что происходит на аптечном крыльце.Потом быстро опустил стекло и краем глаза отметил, что соглядатай на своих“Жигулях” стоит гораздо ближе и видит все значительно лучше его, Димы.

– Что такое, Наталья Васильевна? – спросила Клавдия,страшась, что сейчас ее оставят доделывать за кого-нибудь срочную работу.

– Клава, ты же мимо “Сокола” едешь, правильно?

– Да, – подтвердила Клавдия.

– Завтра с утра зайдешь в налоговую, оставишь там нашибумаги, ладно? Варвару Алексеевну я предупрежу, что ты попозже приедешь. Толькопаспорт захвати, там паспорт спрашивают… Пойдем, я тебе все отдам. Надо же,весь день помнила, что тебя нужно в налоговую отправить, а вот чуть не забыла…Хорошо, что ты далеко не ушла.

Лучше бы ушла, мрачно решила Клавдия.

“Зайти в налоговую” – это удовольствие на полдня. Тамочередь, как в былые времена перед американским посольством. А налоговыебарышни еле шевелятся. Им-то спешить некуда, от них несчастные страдальцы,вынужденные платить налоги, никуда не денутся. Как будто не денежки им подносятна блюдечке с голубой каемочкой, а дохлых лягушек.

Но не спорить же с заместительницей!

Конечно, Клавдия возьмет бумаги, и много часов промается вочереди, и вынесет все налоговое хамство, и будет униженно благодарить, еслибарышня, принимающая бумажки, не швырнет их ей в физиономию по причинеотсутствия запятой, которую необходимо поставить той же ручкой. Если ручкадругая – расстрел и конфискация имущества, десять лет без права переписки,каторжные работы и электрический стул.

Улыбаясь, как побитая собака, пытающаяся сохранить остаткисвоей собачьей гордости – мне, мол, все нипочем, можете побить еще раз, –Клавдия поплелась за Натальей Васильевной обратно в аптеку и долго выслушивалаинструкции, что именно и в какое именно окошко следует совать и как именноследует ублажать налоговую барышню, занимавшуюся делами их аптеки.