что эти цифры придумал человек. Такие способы разоблачения представляют особый риск для фальсификаторов, поскольку, если итог вызовет слишком много подозрений и потребуется пересчет голосов, в урнах не окажется необходимого количества бюллетеней и правящая партия не докажет свой результат.

Вбросы, напротив, не несут такого риска, поскольку после такого вида фальсификаций остается бумажное доказательство, которое впоследствии можно предъявить как свидетельство качественных выборов. Когда итог одного кандидата повышается добрасыванием незаконных голосов, процесс подсчета и оформления итогового протокола проводится совершенно открыто и прозрачно – кандидат может быть уверен, что необходимые голоса будут выглядеть правдоподобно. Это означает, что процесс фальсификаций лучше защищен на случай судебных проверок. То есть, если грядет пересчет голосов, проверяющие и наблюдатели обнаружат в урнах «правильное» количество бюллетеней. И если общее количество бюллетеней на участке не превысит количество избирателей в списках, все будет выглядеть прилично.

Однако, хотя вбросы лучше защищены от дальнейших проверок, у них есть свои недостатки. Во-первых, они требуют планирования и усилий по организации. Скажем, если партия собирается использовать голосование несовершеннолетних, их нужно обеспечить документами и довести до участка, как и остальных избирателей, а это недешево. После дня выборов вбросы не представляют больших рисков разоблачения, но в момент голосования миссия может провалиться. Если перед участком выстроятся очереди из несовершеннолетних граждан или кто-то найдет стопки заготовленных бюллетеней, наблюдатели и журналисты вряд ли оставят это без внимания. Есть вариант набить урны бюллетенями заранее, но оппозиционный кандидат может потребовать демонстрации пустых урн перед открытием участка.

Как ни посмотри, идеальная стратегия для фальшивого демократа заключается в синхронном использовании обеих стратегий. Умеренное количество вбросов с меньшей вероятностью будет замечено, но при этом может придать текущему лидеру уверенности в завтрашнем дне, если параллельно – без фанатизма – докинуть голосов и при подсчете. Применение обеих тактик позволяет действующей власти диверсифицировать риски на случай, если что-то не сработает.

Однако на практике комбинированный подход всегда возможен. Какой метод окажется предпочтительнее – определяется контекстом выборов и географическим распределением партийной поддержки. Представим два вымышленных государства – Равномерию и Оплотию, в каждом – по три политические партии. В Равномерии все три партии соревнуются примерно на одном уровне в каждом из регионов страны, то есть рассчитывают примерно на треть голосов в каждой области. В Оплотии же каждая партия доминирует на своей трети территории, а в других районах почти не имеет поддержки.

Поскольку партии в Равномерии знают, что на подавляющем большинстве участков, скорее всего, будут присутствовать представители оппонентов, у них есть существенные опасения насчет использования вбросов – их почти наверняка заметят и предъявят партии обвинения в нарушениях. Поэтому партии куда выгоднее вмешаться на этапе подсчета голосов. А теперь сравним с Оплотией. В рамках своих «оплотов» партии чувствуют себя вольготно и не видят рисков от вбросов: при политической монополии на данной территории шанс нарваться на вражескую проверку гораздо ниже. В таких условиях выборы рискуют превратиться в гонку вооружений, когда каждая партия стремится искусственно завысить явку на подконтрольной территории, осознавая, что оппоненты делают то же самое.

Разумеется, это собирательные образы стран. В реальности нет партий, которые могут близко конкурировать с оппонентами в каждом из регионов. Не встречаются и страны с эталонным распадом на партийные регионы. Однако ряд государств частично походят на наши воображаемые модели. Первое, что приходит в голову, – это, разумеется, страны с выраженной этнической и региональной идентичностью, которая определяет поведение избирателей (пусть и не на 100 %) в Африке южнее Сахары – здесь можно наблюдать характерные черты Оплотии. В том числе по этой причине мы часто наблюдаем поразительные уровни явки в областях, где проживают сторонники той или иной партии. Этому способствуют политическое рвение, вбросы и интенсивное социальное давление – сообщества зорко следят, чтобы никто не остался без «чернильного пальца».

Так, в 2016 году в угандийском районе Кирухура – оплоте президента Мусевени и его партии «Национальное движение сопротивления» – целых 43 избирательных участка продемонстрировали рекордную явку[516]. Пришли все зарегистрированные избиратели до последнего, и, более того, все они проголосовали за Мусевени. Но и это не все: в стране, где сохраняются очаги неграмотности и на каждых выборах избиратели неверно заполняют тысячи бюллетеней, на этот раз ни один голос не был признан недействительным[517]. Разумеется, идеальная явка и голосование в районе Кирухура наверняка были ложью. Хотя нарушений не было зафиксировано и количество бюллетеней не превысило количества избирателей по спискам, получить единодушную поддержку всей деревни практически невозможно: кто-то обязательно умирает между выборами, а кто-то не в состоянии прийти проголосовать по причине болезни. Стопроцентная явка указывает на то, что правительство делало вбросы за гранью разумного, пусть даже технически все сошлось.

В условиях Оплотии также вероятно, что к фальсификациям приложат руку и оппозиционные партии (хотя эффективность правительственных махинаций, как правило, гораздо выше). Так происходит, потому что в областях, где оппозиционные партии имеют определенную степень контроля над местными избирательными комиссиями, они начинают действовать подобно правящей партии. К примеру, в Кении оппозиционные лидеры уже давно сформировали в своих оплотах систему по типу феодальной, и в ее рамках их власть огромна. Поскольку подавляющее большинство людей родом из одних и тех же сообществ и голосует одинаково, членам избирательных комиссий бывает очень непросто сопротивляться давлению локально доминирующей партии, ведь они зачастую живут поблизости от участка, на котором работают. Это не означает, что силы оппозиции и правительства равны, но у них однозначно есть способы сократить разрыв. Полагают, что на выборах 1992 года в районах, где поддерживали президента Дэниэла арап Мои, было искусственно добавлено порядка 250 тыс. бюллетеней. Но оппозиция не осталась в долгу и частично перекрыла этот вброс десятками тысяч бюллетеней со своей стороны – в своих оплотах, где проживал электорат Кеннета Матибы и Огинги Одинги[518].

В странах, которые ближе к модели Равномерии, расклад сил совсем иной. Возьмем Латинскую Америку, где национальный фактор играет меньшую роль в политических предпочтениях. Например, в Венесуэле правительство президента Мадуро явно пользовалось популярностью в некоторых областях, но когда оно попыталось провести противоречивое голосование, чтобы выбрать новое учредительное собрание для перекройки политической системы, то столкнулось с двумя препятствиями. Первое – оппозиционные избиратели бойкотировали голосование. Они заявляли, что учредительное собрание задумано исключительно с целью разрушить систему сдержек и противовесов и создать новый институт власти над парламентом[519]. В свою очередь, это стало угрожать явке – если бы ее не хватило, легитимность голосования была бы под вопросом. Мадуро хотел сделать показатели явки повнушительнее, но тут ждало второе препятствие: при вскрытии фальсификаций репутация правительства была под угрозой. А