Ах, Тамарочка-Таамаг! Родиться бы тебемужчиной! Или стать бы матерью десяти мальчиков, чтобы было кому передать своюмощь и силы! А то ведь силы как пар в паровозном котле – если не дать паруработы и закрутить туго вентиль, разнесут вдребезги и котел, и всю могучуюмашину.

Ирка шла по Большому проспекту, радостновбирая в себя через зрачки новый для нее город. Уже стемнело, и только редкаяцепочка фонарей тянулась вдоль улицы. Частыми четырехугольниками светилисьокна. Ветер, этот неразлучный друг-приятель Питера, поддувал ей куртку,забирался в рукава, с любопытством заглядывал в капюшон.

Пару раз рядом задумчиво притормаживалимаршрутки, но Ирка махала рукой, чтобы они проезжали. Ей хотелось дойти пешкомдо Дворцовой площади, хотя она и понимала, что это не близко.

За Иркой тащился Антигон. Наступал в лужи,хлюпал мягким носом и безостановочно ворчал. И город ему был плох, и сквознякижуткие, и солнце тусклое, и хозяйка такая-сякая. Ирка старалась неприслушиваться и только ускоряла шаг, зная, что на бегу ругаться значительносложнее. В конце концов, не факт, что если бы у нее самой все родственники былидомовыми, кикиморами и русалками, то собственный ее характер был бы многимлучше.

На Антигона Ирка особенно не злилась, понимая,что раздражение – чувство тупиковое и способное воспроизводить само себя добесконечности. Чем больше надеешься утешиться раздражением, выгнав весь негативнаружу, тем больше нарывает внутренний гнойник, пока однажды человек непревращается в вулкан и не задыхается в собственных ядовитых испарениях. Вобщем, если хочешь избавиться от прыща – не дави его.

Они дошли уже до середины Большого проспекта,когда внезапно Антигон, не переставая ворчать, стал притормаживать. Иркаудивленно остановилась.

– Что такое? – крикнула она.

– Тихо, хозяйка! – зашипел кикимор,повисая у нее на руке. – Делайте вид, что ничего не происходит! Читайтеобъявления вот на этом столбе!

– Зачем?

– Сами сейчас поймете! Если оттуда кто-тобудет выскакивать – сразу ловите!

– Откуда выскакивать? Из столба?

Кикимор мотнул головой, многозначительноскосил глаза в сторону ближайшей арки, а сам трусцой кинулся обегать дом сбоку.Ирка осталась на месте, послушно разглядывая облеплявшие столб бумажки. Ветерраскачивал вывески, хлопал форточками и снисходительно играл с дорожными знаками.Торопливо шагали замерзшие прохожие – уставшие, деловитые, похожие на наглухозахлопнутые двери.

Ждать Ирке пришлось довольно долго. Онаначисто забыла о поручении Антигона, когда из арки как-то бочком выскочилмужчина, одетый в светлый плащ. Шарахнулся, едва не налетев на Ирку, невестьчего испугался и попытался рвануть через проспект.

В ту же секунду из арки послышался негодующийвопль, и прилетевшая по дуге булава без всяких церемоний врезалась убегавшемумежду лопаток. Две секунды спустя Антигон уже сидел у мужчины на спине.

Ирка подбежала, по-прежнему мало что понимая.

– Вы куда смотрели, хозяйка? Чудом неупустили! А ну, лежать – кому говорю! – визгливо крикнул Антигон.

– Кто это? Суккуб, что ли? –спросила Ирка, запоздало догадываясь переключиться на истинное зрение.

– Он самый, зараза! Лежать! – сказалАнтигон, сопровождая каждое слово тычком кулака.

– А ну, не дерись, животное! Я, междупрочим, Хныкус Визглярий Истерикус собственной персоной! Уберите с меня вашегонедомерка, мадемуазель, или я за себя не ручаюсь! – плаксиво пискнул тот,на ком восседал Антигон.

Узнав, что он недомерок, кикимор вспылил ипотянул руку лежащего на животе суккуба к затылку.

– Что ты сказал? Я не расслышал!

Суккуб хлюпнул носом.

– Всё-всё! Я за себя уже ручаюсь! Толькодайте мне встать, бяки противные! Вы мне плащик испачкали! Я буду жаловатьсясотрудникам химчистки и других компетентных органов! – сказал он умоляюще.

Антигон что-то пробурчал и слез у него соспины, для надежности перехватив суккуба за ухо. Ирка увидела простроченноелицо в мелкой цепочке шрамов и два нахальных глаза.

– Осторожно! Он смоется! –предупредила одиночка.

Кикимор хихикнул.

– Да никуда он не денется! Я потому иподкрадывался, чтобы булавой его двинуть! Теперь он часа на три всех своихштучек лишен! Если побежит, хозяйка, сразу бросайте в него копье! Куча слизи наасфальте – вот и все, что останется. Слышал, гадюка?

«Гадюка» поспешно закивал, подтверждая полноеотсутствие серных пробок.

– Я, нюни мои, буду самым послушным вмире заложником! Умею варить кофе, делать массаж и пользоватьсясоковыжималкой! – засюсюкал он.

Не обращая внимания на его болтовню, Антигонделовито обыскал Хныка и извлек из кармана стеклянный пузырек с двумязолотистыми песчинками. Суккуб дернулся, провожая добычу страдающим взглядом.

– Твое? – строго спросил Антигон.

– Подбросили! Первый раз вижу! КлянусьТухломоном, я думал: там витаминки! – поспешно отрекся Хнык.

– Чье это? – спросила Ирка, отбираяу кикимора пузырек.

Один эйдос был хороший, яркий. Другой жепоменьше и темный, как будто с гнильцой.

– Говорю: подбросили! Век Тартара невидать! – снова заорал суккуб.

Одиночке стало ясно, что препираться он можетдо бесконечности. Суккубы ребята тертые.

– А вот тут ты ошибаешься! Антигон,отправь его в Тартар! – приказала Ирка.

Хнык тревожно пискнул и попятился, перебегаяглазками с валькирии на ее слугу и обратно. Пробубнив, что вот, булаву потомвытирать, кикимор неохотно размахнулся и…

– А-а! Только не это! Меня, конечно,выпустят, но не сразу! Там такая куча инстанций! Не надо! – завопил Хнык,вдруг сообразивший, что это никакая не шутка.

– Антигон, погоди! – велела Ирка.

Кикимор с сожалением опустил булаву.

– То надо, то не надо… По мне, так ужшлепнуть – и с концами, – сказал он разочарованно.

– Рассказывай! С каких это пор ты вПитере работаешь?

Суккуб облизал губы и, заискивающе касаясьИркиной руки женской и нежной своей ладонью, пояснил, что он, бедолага,трудится везде. И в Москве, и в Хабаровске, и в Нижнем Новгороде, и вАрхангельске. Где урвал – там и молодец.