– Отжимания! Зачем они вообще нужны?Солдафонское упражнение! Подтягивания еще куда ни шло, а эти мышцы никуда неидут, особенно забитые. Ни резкости не будет – ничего. Только с рацией бродитьи магазин от сквозняка охранять!

Деревянный меч, которым Арей имел привычкупостукивать себя по ладони во время тренировки, на секунду сбился с ритма.

– Умница! Все правильно понимаешь! Атеперь сделай еще двести. А потом раскидай ручки, раз так заботишься орезкости. – Голос Арея прозвучал как будто мягко, но нож, который окунулив мед, не становится от этого менее смертоносным.

– За что так много? – простонал Меф.

Он так уже выдохся, что мог делать не большечетырех-пяти отжиманий в подходе, после чего переворачивался на спину и дышал,как выкинутая на берег рыбина.

– За великий ум и склонность кфилософии!.. Живее, я сказал! В гробу будешь валяться, а теперь шевелись! Силанам пригодится! Меч есть меч! Это в рапире нужны длиннорукие юноши, плоские ввыпаде, как поставленный ребром бубновый туз.

Потом боль как будто временно отодвинулась, итренировку Буслаев отработал более-менее нормально. Зато с утра на мышцынавалилась ровная и безнадежная каменная усталость.

– Как он, интересно, хочет, чтобы ядержал меч, если я теперь палец к носу могу поднести только с третьейпопытки? – хмуро поинтересовался Меф, разглядывая Питер через стекломашины.

– А что говорит Арей? – спросилаДаф.

– Он говорит, что это не его заботы илучше, если я сдохну на тренировке, чем от меча Гопзия… Так я хоть его,учителя, не опозорю.

– Логика есть. Иногда он говорит удивительноздравые вещи! – признала Даф.

– Ага, – подтвердил Меф. – ЕщеАрей часто повторяет, что человеческое тело – трусливая дрянь, которая говоритсебе «не могу» и собирается умирать уже на трети критической усталости. То естьдве трети сил у тебя еще в запасе, а ты уже все – морально и нравственно сдох иищешь глазками, в каком месте выкопать себе могилку.

– Вечно они так! – весело фыркнулаДаф.

Она заметила, что скучающий Депресняк решилпрыгнуть на блестящий затылок Мамая, и подхватила его под живот.

– Что «вечно они так»? – не понялМеф.

– Вначале мрак придумывает саможаление идень за днем, капля за каплей заражает им мир, а затем уговаривает тебя от негоотказаться. Вечно напишут правило, а потом приписывают к нему три томаисключений.

– А свет что, себя не жалеет? –усомнился Буслаев.

– Свет вообще не рассматривает тело каксамоценность. Тело надо использовать утилитарно, как одолженный на времявелосипед. Ездишь себе и ездишь. Нужно что-то смазать – смазал, нужно колесанакачать – накачал, но душой не прикипаешь, потому что знаешь, что все равноотдавать. Жить же надо в состоянии крайних нагрузок. Есть, когда животприлипнет к позвоночнику. Спать, когда веки станут свинцовыми. Работать, покалопата не выпадет из рук. Ой!

Мамай куда-то резко повернул, с грохотомзатормозил о мусорный бак, что-то выкрикнул и, даже не пытаясь открытьводительскую дверь, исчез.

БДЗЫНГ! Дафна выпустила из рук Депресняка,который с мяуканьем врезался в лобовое стекло. Из багажника донессявосторженный вопль Антигона, любившего не столько экстремальную езду, сколькоее последствия.

– Злится! Не надо было, наверное,пытаться его полюбить. Для комиссионера это хуже, чем кислотой плеснуть, –сказала Дафна, с некоторым сомнением убеждаясь, что, если не считать царапиныот пытавшегося вцепиться в нее кота, она не пострадала.

Меф перевесился через спинку переднего сиденьяи, повернув ключ, заглушил машину.

– Мы, похоже, приехали, – сказал он,вылезая, чтобы выудить из багажника Антигона.

Тот лежал головой на запасном колесе и спохмелья пил обнаруженную тут же тормозную жидкость.

– Ты что, оглох? Сколько раз приказывать?Доставай меня, Мерзяндий Слюняев! – велел он, икая.

Вместо ответа Меф демонстративно захлопнулбагажник. Он был уверен, что кикимор, если потребуется, отлично выберется исам. Так и произошло. Некоторое время Антигон с воплями пинал крышку, попутноразнообразно видоизменяя фамилию Мефа, а затем пинки вдруг прекратились. Непрошло и минуты, как он, покачиваясь, стоял между Буслаевым и Дафной и,обращаясь к Депресняку, толкал мысль, что слово «кот» происходит от слова«скот».

– Кот – скот, котина – скотина! –повторял он в абсолютном восторге.

Дафна огляделась, высматривая нечто особое,сокрытое от других, и уверенно свернула к площадке.

– Здесь! – сказала она.

Меф заметил турник, и мышцы у него в ужасезаныли.

– Только не это! Лучше сразу пристрелименя из дудочки! – простонал он.

По дорожке прогуливался молодой мужчинаатлетического сложения и задумчиво чесал левой рукой правое ухо. Увидев Мефа иДафну, он вдруг куда-то помчался, часто оглядываясь.

Не обращая на него ни малейшего внимания,Дафна опустилась на колени и трепетно поцеловала землю в нескольких шагах отгорки. Меф с недоумением наблюдал за ее действиями.

– Ты хочешь сказать, что что-товидишь? – недоверчиво спросил он, когда Дафна вновь поднялась на ноги.

Дафна ничего не хотела сказать. Она простовидела.

Меф стал старательно всматриваться. Признаватьпоражение было не в его правилах. С обычного зрения он переключался наистинное, отодвигался, пытался зажмуриться и после резко открыть глаза, нобесполезно… Проделывая все это, он ощущал себя человеком, который безуспешнощелкает выключателем настольной лампы, зная, что где-то там, в коридоре,выкручены пробки.

– А я вот ничего. Даже проблесков никаких! –наконец признал он. – Что хоть там такое-то?

– Лестница в Эдем. Я поцеловала первую ееступень. Так у нас принято, – сказала Дафна после короткого колебания.

– А я почему ее не вижу?

Дафна посмотрела на него виновато.

– Ответ очевиден. Потому что ты пока несвет. Даже я вижу ее немного размыто из-за своих темных перьев. Если же ихстанет больше – перестану видеть совсем.

– Но в Тартаре же у меня флейтасработала! – упрямо сказал Меф.