class="p1">Олдин бросил еще один мимолетный взгляд на лежащую перед ними умирающую змеедевку и покачал головой.

— Никто не сможет ее разговорить, воин. В ней осталась только крошечная искра жизни, но ее не хватит, чтобы разогнать смертный мрак.

— Так пусть и остается в этом мраке, — пробормотал Фир. — Ее сердце умерло.

— Ее магия тоже умрет, — кивнул фрейле, и со змеедевкой было покончено.

По приказу фрейле высохшее тело Дшееш отдали змеям, чтобы они смогли провести над ним свои прощальные ритуалы. Желтолицые лекарки были в ужасе, увидев рассыпающееся на глазах тело своей подруги, и поспешили забрать его, чтобы поскорее подготовить к сожжению.

Но они четверо даже не успели покинуть целительского дома. Сразу двое воинов, оба — южане, один из которых был близким второго фрейле, вползли в наступающих сумерках через порог, держась за прокушенные змеиными зубами шеи и умоляя о помощи.

Их лица были покрыты холодным потом и белы от боли. Их шеи чернели на глазах и сочились кровью. Воины успели лишь сказать, что раны-укусы появились сами собой, и тут же впали в беспамятство — и Харзас снова клялся в невиновности и призывал в свидетели Хвостатую Мать, но теперь уже по другой причине.

Прэйир не сочувствовал змеям и с радостью избавился бы от таких союзников, особенно учитывая то, что сотворила Дшееш, но что-то во всем этом было не так.

Эти двое воинов стояли прошлой ночью в карауле у выхода из длинного дома.

Дшееш прошлой ночью тоже была в доме и увела с собой Шерберу.

А в Шербере теперь была змеиная магия. Не то чтобы Прэйир поверил бы в такие сильные проклятья, наложенные его рыжеволосой акрай. Но он видел, на что она способна, в ночь, когда умер Хесотзан, и после, в ночи, которые они провели вместе в пути до города.

Он видел зеленые отблески на ее коже в темноте, там, где ее касались его руки. Он чувствовал на губах легкую горечь яда, когда целовал ее — понимая, что Шербера не пытается его отравить, а вовсе наоборот, хочет, чтобы он привык к яду, принял его частицу, научился с ним жить.

Она шептала его имя в темноте, откинувшись на его грудь, пока его пальцы доводили ее до исступления, и в этом шепоте Прэйир слышал не только ее любовь, но и магию.

Он хотел услышать его снова.

Шербера была с ним каждую ночь, как и обещала. Ее мягкая настойчивость и упрямство все еще раздражали его, привыкшего спать одного и владеть женщиной, когда захочет он, а не она... Но в те три ночи, которые она провела в длинном доме с другими своими господами, Прэйиру ее не хватало.

Она любит его, это он знал.

Он захотел ее себе, еще когда она была слабой и беззащитной — напуганной своими же мужчинами — женщиной, но, только заполучив ее, понял, как трудно и одновременно легко ее сломать.

Прэйир знал, что эта акрай предназначена в жены фрейле. И ему бы следовало просто быть с ней осторожным и не прикасаться больше, чем положено, но что-то в Шербере заставляло его каждый миг испытывать ее на прочность.

Как будто сначала он просто хотел доказать себе, что она — всего лишь еще одна слабая женщина, случайно попавшая на войну и выжившая там тоже совсем случайно.

Таких убивали в его краях. Таким не было места в его мире, а значит, не будет места и рядом с ним.

И вот теперь Шербера владела мечом и была ловкой и быстрой, как пустынная коза. Прэйир почти знал: в бою она сравнится со многими мужчинами, и пусть ее обучение было совсем кратким, она уже умела то, чего не умели другие.

Она была той, кого он должен был закрывать щитом, а стала той, кто может сражаться с ним плечом к плечу. И если он, человек, сумел сделать из слабой женщины воина, то почему Номариам не сумел бы наделить эту же слабую женщину магией?

Фир скалил зубы и гордо усмехался, когда видел успехи своей линло. Но фрейле и, может быть, даже полукровка ненавидели то, что Прэйир сделал с Шерберой. Эти двое не верили в Инифри, как положено, но все же именно они помнили пророчество и видели в умении Шерберы сражаться только смерть.

Сам Прэйир не верил в россказни магов и не собирался раньше времени плакать и стенать. Он просто знал, что сделает все, чтобы защитить Шерберу, и если — если таков ее удел, и ей и в самом деле придется умереть, — он будет рядом и закроет ее глаза.

Пока Олдин пытался остановить действие яда, наложив на рану какую-то мягкую штуку, которую он назвал банкой, и, попросив лекарок притащить и развести огонь в небольшой жаровне, чтобы раскаленным железом прижечь рану после того, как из нее будет вытянут яд, Прэйир молча наблюдал. Но как только один из воинов начал задыхаться и корчиться в судорогах, а кожа его приобрела уже знакомый им по Дшееш светло-серый цвет, вмешался.

— Пока не поздно, заставь их говорить.

— Если я вызову их из тьмы сейчас, пока яд еще сжигает их плоть, они умрут, — возразил полукровка. — Я должен попытаться...

Но Прэйир уже обернулся к фрейле, только что вернувшемуся после ночной проверки постов.

— Допроси их, фрейле. Они все равно умрут от этого проклятья, так пусть скажут правду.

Он ожидал возражений, пустых слов, приказа удалиться прочь — чего угодно от бледного от усталости Тэррика, но не того, что услышал:

— Один из постельных юношей славного воина Велавира признался, что у его хозяина появилась такая же рана. — Очередной стон умирающего прервал его, и фрейле продолжил, дождавшись, пока воин замолчит. — Велавир умолял меня позвать Олдина, чтобы проститься с ним. Он умер только что от моей руки, но перед этим рассказал мне всю правду.

Он обернулся к лекаркам, топчущимся у входа.

— Уйдите.

Девушки тут же исчезли, будто и не бывало. Фрейле повернулся к полукровке и кивнул ему.

— Вызывай их из тьмы, Олдин. Они расскажут мне, куда дели Шерберу, и если они потом умрут — что ж, значит, такова воля Инифри.

ГЛАВА 21

Шесть мужчин южного войска. Пятеро из восходного. Три змеемага. Столько понадобилось Сэррету и его приспешникам, чтобы навести отвлекающие чары и похитить из длинного дома Шерберу,