— Знаешь, дорогуша, как осточертели те постные рожи, что без конца толкуют о Добре!.. Так хочется оторваться, окунуться, расслабиться, побалдеть, свалять дурака или завалить дуру… Понимаешь, у нас даже азартные игры запрещены! Дурно влияют, видите ли!

Она поморщилась:

— Может быть, кому-то в самом деле нельзя?..

— Дык всем нельзя, — сказал я гневно. — Если бы только дуракам было нельзя, я бы двумя руками, так у нас же равноправие, что насаждает церковь!.. Какое может быть равноправие, когда я — дворянин, а оно — земляной червяк?..

На улице народу прибавилось, явно перед приземлением дракона разбежались на всякий случай. Зверюга если и не сожрет, то затопчет, но может и сожрать, если добыча сама перед мордой скачет.

— Не отставай, — поторопила она раздраженно. — У тебя, что, ноги кривые?

— Грубая ты, — сказал я с укором. — Я к тебе со всей ласковостью, а ты грубишь прямо в глаза совсем не по-женски. Я же, можно сказать, в отпуске, у меня командировочное настроение, а ты знаешь, что это такое, га-га-га!.. Оттянуться мечтаю по полной. У вас тут, говорят, совокупляются и с животными?.. Это же здорово, это свобода!.. Хочу посмотреть…

Она буркнула:

— Посмотри в зеркало.

— Я хочу посмотреть, — пояснил я, — как это наяву. А то во сне это не совсем то. Во сне я могу и с тобой…

— Только попробуй! — прошипела она яростно.

— Дык тебе же понравится, — сказал я в великом удивлении. — Вы тут все раскрепощенные, у вас свобода и гуманизьм, а у нас там непросвещенный абсолютизм с тенденцией сползания в просвещенную деспотию.

Она посмотрела с еще большим отвращением.

— Еще и грамотный? Это вообще извращенцы… Нам вон в тот дом, но сейчас улицу переходить нельзя.

— Почему?

— Стой здесь и молчи, — процедила она люто.

Я сказал обиженно:

— Я думал, у вас свобода…

— Замолчи, дурак, — прорычала она, уже переставая сдерживаться, — помолчи немного!

Улица между двумя рядами домов в самом деле совершенно пустая, что удивительно, чистая и с выложенной булыжником проезжей частью, по такой и телеги постоянно громыхают колесами, и всадники проносятся на горячих конях, звеня стальными подковами.

— А чего ждем? — спросил я. — Если нам в тот дом… Ладно, ты оставайся, если такая ленивая, а я пойду.

Она с неожиданной силой ухватила меня за руку:

— Стой!.. Когда я тебя сдам в магистрат, там хоть убейся о стену. А пока жди.

— Чего?

Я сделал вид, что вот сейчас перейду, качнулся в ту сторону, она ухватила меня за руку с неожиданной силой.

— Стой, дурак!..

— Чего? Зачем?.. Где свобода передвижения, я спрашиваю?

Она прошипела сквозь зубы:

— Сейчас… по этой дороге… сам увидишь… и не захочешь больше переходить им дорогу… никогда…

Я повернулся в ту сторону, и кровь застыла в жилах. На дальнем конце улицы появилась стая огромных волков, так показалось вначале.

Набирая скорость, они понеслись по улице длинными прыжками. Это волки и не волки, не бывает волков в двести фунтов, а в этих и побольше, я не сводил устрашенного взгляда со страшных распахнутых пастей, где клыки, как ножи, плечи широки и бугристы, как у людей, но шея шире головы, с затылка и до середины спины топорщится густая длинная шерсть, похожая на конскую гриву, только короче, однако мечом не просечь, мелькнула мысль автоматически, все тело в чудовищных буграх мышц…

На меня пахнуло звериным духом, их целая стая, мчатся и мчатся, стальные когти высекают искры о камни булыжника, один зверь повернул в прыжке голову, наши взгляды встретились, глаза у него не желтые, как у волков, а кроваво-красные, жуткие, безумные, не звериные, а гораздо хуже.

Пронеслись мимо, я смотрел вслед и в ужасе старался понять, что же меня потрясло в его взгляде. Наконец сообразил, что там разум, холодный и беспощадный интеллект, абсолютно аморальный и бесчеловечный, однако… мимо пронеслись не разумные звери. Мимо промчалось по городу, демонстрируя свою власть, нечто намного более страшное, намного.

Я ощутил, что все еще смотрю с распахнутым ртом и вытаращенными глазами, рядом раздался голос, полный яда:

— Ну как, хочешь им попасться на дороге?

Она смотрела насмешливо, но в ее взгляде я увидел и нечто вроде усталости.

Я замотал головой:

— Нет-нет, ты права, хоть и женщина.

Она фыркнула:

— Здесь женщины с тебя спесь пособьют!

— Ну да, — сказал я, — мечтайте, мечтайте.

— Пойдем, — сказала она, — теперь можно.

Мы перешли на другую сторону, на булыжниках еще остались мелкие царапины от когтей, страх холодит мои внутренности и не спешит испаряться.

Из домов начали выходить люди, лица обычные, я слышал деловые разговоры, совсем рядом прозвучал смех. Я вертел головой, что-то странное, эти же люди попрятались в дома, зная, что произойдет, однако сейчас веселы и беспечны, ничего не понимаю…

Я оглянулся на дорогу, Беата посмотрела через плечо.

— Что?

— Мы стояли на обочине, — пробормотал я. — Знал бы, тоже спрятался бы… Почему нас не тронули?

— Они днем не трогают, — ответила она с чувством полного превосходства. — А на обочине, чтобы ты лучше рассмотрел.

— Ну спасибо, — пробормотал я. — Ты такая заботливая.

Мы уже подошли к зданию магистратуры, она поднялась по ступенькам и распахнула передо мной дверь. Я посмотрел зло, большего унижения придумать для мужчины трудно, но пробурчал в ответ:

— Могу привлечь за сексуальное домогательство.

Она не поняла, а когда вошли в холл, спросила настороженно:

— Ты о чем?

— Ты распахнула передо мной дверь, — пояснил я. — Значит, ухаживаешь за мной. Значит, хочешь меня. И домогаешься всячески. А это наказуемо, так как ты используешь недозволенные приемы, пользуясь властью гида над новичком.

Она ничего понять не успела, двери во внутреннем зале нам загородили копьями двое часовых в парадных одеждах.

— Куда? — спросил один.

— К кому? — поинтересовался другой.

— По какому делу? — уточнил первый.

Она ответила сердито:

— Перестаньте, вы меня знаете.

— Тебя да, — подтвердил первый со смешком в голосе, — а вот его…

— Его веду я, — отрезала она. — Этого достаточно. И вообще… брысь с дороги!

Оба хохотнули, но копья убрали и от двери отступили. Беата толкнула дверь, издевательским жестом предложила мне войти первому.