прошшалисе.

После их наехал князь из циста́ поля;

Заискали-то тут ведь золотой цяшы,

Ис которой князь Владимир-от по приезду пьёт.

Ище Олёшенька да скоро сказыват,

140 Принимаёт грехи-ти на свою душу:

«Еттоб было у мня, князь, сорок калик в гостях;

Унесли-то они, верно, твою цяшу».

Посылал князь Владимир-от он скоры́х гонцёв;

Как нашли ету цяшу да у Михайлушка.

145 да судить стали Михайла они своим судом:

Закопали Михайлушка во сыру́ землю,

Да вкопали Михайлушка в земьлю по поясу

Да отсекли ёго взели буйну голову;

Прирубили-присекли всё на мелки́ части.

150 Ише сами пошли-то Богу молитисе,

Ко тому пошли к Онтонью, всё к Феодо́сею.

Помолились они да попрошшалисе;

Как пошли они ведь скоро да ис пешшеры-то:

«Приворотимте ко Михайлушку на могилу — нать».

155 А приходят к Михайлу-ту на могилу-ту, —

Да Михайло-то стоит-то всё живёхонек,

Да живёхонек стоит он, здоровёхонёк;

(Ожил святым духом, в ко́и пор они ходили в манастырь.)

Красота-та во лици не утеряласе.

«Уж вы шьто от миня, братцы, убежали-то?»

160 Они стали прощатьц́е тут со слёзами всё.

Говорит-то Михайлушко таковы реци:

«Мы пойдёмте-тко, братцы, в красён Киев-от град,

В красен-от Киёв-град, пойдём в матушку камену́ Москву —

Мы не ради Опраксеи да Королевисьни,

165 Хоть мы ради пойдёмте князя Владимира:

Розгнила́сь ведь Опраксеюшка Королевисьня,

За грехи-ти ведь всё же пала в гно́ишшо;

Как Владимир-от князь от неё отступилсэ-то;

Посмотрять-то зайдёт он — нос завязыват.

170 Я дуну-то на её-то на грешно́ тело».

Как приходят-то они в красён Киев град,

Ише прямо ко князю свету-Владимиру,

И Владимер стрецят их от всей радости:

«Вы не можете ли, калики, да излицить у мня,

175 Излицить-то Опраксеи всё Королевисьни?»

И пришол-то Михайлушко, сле́зно Богу молитце;

Он ведь дунул своим-то всё святым духом.

У ей свалились коро́сты да ведь вси от ей;

Она зделалась ведь здрава-здоровёхонька.

180 Наредилась она в ризы дравоценныя,

Наредиласе, сама ведь не постыдиласе;

Входит, каликам-то низко кланялась:

«Уж ты гой еси, Михайлушко Касьяновиць!

Ты просьти миня в вины грешно виноватыя,

185 Ты просьти миня ише́, Михайлушко, во второй вины:

Пристыдила я твоё лицо непорочнаё,

Пристыдила я тебя-то рецьми́ напрасныма.

Ты просьти миня, Владимер-князь стольне-киевськой:

За Михайлушка-та я ведь пала́ во гно́ишшо.

190 Я обзарилась, Михайлушко, на твою красу».

23. СОЛОМАН И ИВАН НИКУЛЬЕВИЧ (ОКУЛЬЕВИЧ)

Было-то в Ерусалими, в славном гради-то,

Там ведь жил-то премудрой-от Соло́ман-царь

Со прекрасной жил царицой Солома́нихой.

Жили они да много времени;

5 Поежаёт царь Соло́ман, всё премудрой царь,

Поежает собирать он дани-пошлины,

Збирать пошлину поехал прошлогодьнюю —

Шьчо за те ли всё за годицьки за прошлыя,

Ай за прошлы-то годы, прошлогодныи.

10 Говорит прекрасна тут царица Солома́ниха:

«Ты не езьди, царь Соло́ман, збирать пошлины,

Збирать пошлину не езьди прошлогодную —

Этта при́дёт Васька Торокашко сын Замо́ренин,

Увезёт у тя царицу Соломаниху.

15 Приходил-то он два раза[141] — ты всё дома был».

Он не слушат царицы Солома́нихи,

Он скорёхонько в дорожку отправляитце,

Отправляитце в дорожку всё полгодика.

Ай прошла-то эта вестоцька да прокатиласе,

20 До того жо прошла весть до Царяго́рода.

Ай во ту-ту пору́ было́, во то время,

Собираёт прекрасной царь Иван Нику́льёвиць,

Собирает он пир на весь он мир:

Собирает на князьей да на бояр своих,

25 Собирает на хресьян на всех прожи́тосьних,[142]

На прожитосьних хресьянушок, на бедных тут.

Ишше все-то на пиру тут напивалисе,

Ишше все же на чесно́м да наедалисе,

На пиру-ту скоро все да стали хвастати:

30 Ишше глупой-от хвастат молодой женой,

Неразумной-от хвастат всё родной сестрой,

Ай ведь умной-от хвастат ро́дным батюшком,

Шьчо разумной-от хвастат ро́дной матушкой.

Ай прекрасной-от царь Иван Нику́льёвичь

35 Он по полатушкам да тут похаживат,

Он похаживат, сам всё усмехаитце;

Он ведь жолтыма кудрями принатрясыват,

Он ведь белыма руками прирозмахиват,

Золотыма он персьнями принабрякиват;

40 Говорит прекрасной царь Иван Нику́льёвич:

«Уж вы гой еси, кня́зи мои, бо́яра,

Вси купци вы, вси мои госьти торговыя,

Вси хресьянушки да вси прожи́тоцьни,

Вы прожитосьни все, да но́вы бедныи!

45 Роскажите мне вы, всю правду поведайте:

Ай у нас-то в Цари́гради́ вси молодци поже́нёны,

Ишше красны-ти девушки заму́ж пода́ваны;

Я един живу, прекрасной царь Иван Микульёвич,

Холо́ст-от живу да нежонат слыву.

50 Мне-ка хто бы из вас выбрал бы обру́чницу,

Мне обручницу бы выбрал супроти́в меня:

Шьчобы лицико — поро́шки снежку белого,

Ай походочка у ей была пави́нная,

Ти́ха рець у ей была да лебединная,

55 Брови-ти у ей да чёрна соболя,

Ишше оци-ти у ей да ясна сокола,

Ясна сокола у ей да переле́тного,

Переле́тного сокола, заморьского».

Ишше старшой-от хоронитце за средьнёго,

60 Ишше средьнёй-от хоронитце за ме́ньшого,

И от ме́ньшого прекрасному царю ответу нет.

Говорит-то Васька Торокашко сын Замо́ренин:

«Я не знаю-ту тебе, прекрасной царь Иван Микульёвиць».

Ишше говорит-то Торокашко сын Заморенин:

65 «Я ведь кольки не бывал по разным го́родам,

Ай по руським бывал и по неверным я,

Я видал, видал везде да красных девушок,

Не видал луцьше́ царици Соломанихи.

Уж ты гой еси, прекрасной ты царь Иван Микульёвичь!

70 Красота-та у вас сь ей будёт однакая,

Друг на дру́жку вы ведь сь ей похожия».

Тут ведь говорит прекрасной царь Иван Никульёвиць:

«Уж ты Васька Торокашко сын Заморенин!

Это есь ли где теперь таки права?

75 Говоришь ты ведь всё реци безумныя:

Как ведь можно у жива́ мужа жону отнять?»

Говорил-то