– Ладно.

Пушкарь отошел от бойницы. Его место тут же занял племянник, к другой подошел Петька.

Они увидели Заполотский посад, где один за другим выходили к реке большие конные отряды. Справа пешая рать. Русские войска уже стояли и у леса, ближе к Спасскому монастырю, и слева до самой Двины, где Якиманский посад, и на острове между рекой и старицей, называемом Иванским. Везде конные, пешие, пушки разной величины. Это только с одной стороны, которая составляла лишь третью часть укреплений города. Сколько же тут всего русских?

О том и спросил дядьку Евсей.

– А кто их знает, – ответил пушкарь. – Очень много.

– А где может быть Царь Иван?

Пушкарь повысил голос:

– А ну, марш отсюда! Царя им русского подавай. Налюбуетесь еще, когда палачи его головы горожанам рубить станут.

Евсей потупился и пробубнил:

– Да неужто дойдет до этого?

– Я велел вам уйти! Неужто непонятно?

Евсей позвал Петьку. Они слетели по лестнице и рванули по улицам, стараясь держаться поближе к стенам домов и изгородям, чтобы не угодить случайно под копыта коней и колеса телег.

Вскоре сын сапожника вернулся домой. Там его ждали. Он рассказал отцу и ратникам особой дружины о том, что видел в городе.

Савельев поднялся и заявил:

– Пора и нам выходить, друзья мои.

– А как я? – с надеждой в голосе спросил Тукин.

Дмитрий указал на Петьку и осведомился:

– А сына на кого оставишь, Егор?

– Он уже взрослый. Знает, где лежат деньги, которые я сумел скопить. Если со мной беда случится, возьмет их, пойдет к вашим, потом устроится где-нибудь в Пскове, Новгороде или на Москве и проживет жизнь куда лучшую, нежели отец. Так, Петька?

У парня на глаза навернулись слезы, словно он уже навек прощался с самым близким ему человеком.

– Не оставляй меня, батюшка!

– Я, Петька, у гроба твоей матери и сестры дал клятву отомстить за них. Ее надо исполнять. Ты забирай, что понадобится, да уходи к деду Ивану. Он примет. Обо мне и дружине никому ни слова. Прячься от поляков, придут русские – выходи к ним и…

Савельев прервал сапожника:

– Погоди, Егор. Коли так выходит, то ты, Петька, запомни вот что. В свите Царя есть князь Крылов Юрий Петрович. К любому русскому ратнику подойдешь, попросишь, чтобы доставил к нему. Скажешь князю, что прислал тебя воевода Савельев, который вместе с тремя своими ратниками останавливался на вашем подворье. Он поможет во всем как здесь, так и потом, уже на Москве. Это на тот случай, коли мы не вернемся. Но я думаю, что все будет хорошо. Встретимся еще не раз. Но помни то, что услышал. Как зовут того князя?

– Крылов Юрий Петрович.

– Ну и хорошо. – Дмитрий взглянул на сапожника и спросил: – Коней можно к этому деду перевести?

– Затемно можно будет.

– Надо сделать.

Тукин кивнул сыну и сказал:

– Сделай, Петька. Вместе с дедом. Он поможет.

– Да, отец.

Они обнялись.

Тукин достал лук, стрелы, кольчугу и даже шлем, топорик и нож.

– Готовимся и выходим! – распорядился воевода. – Все вместе, пешком, отсюда прямо к дому хорунжего Витейского, оттуда в подземелье, а уж там будет, как Бог даст.

Дрога и Тукин надели польские кунтуши, поэтому луки и колчаны они могли держать на виду.

Воевода, ратники особой дружины и сапожник Тукин вышли на улицу. Там было довольно много народа. Бабы с детишками бежали к родственникам, в домах которых имелись глубокие подвалы. Такая суета помогла небольшому отряду Савельева пройти к подворью хорунжего.

Там прохожих не было, у ворот стоял ратник.

– А вы кто такие? – с удивлением спросил он. – Пан хорунжий не велел…

Это были последние слова поляка.

Мелькнул в воздухе шестопер Горбуна, и стражник с раскроенным черепом рухнул на землю. Даже шлем не помог ему. Он, сильно смятый могучим ударом, валялся рядом с трупом.

– Полегче не мог, Осип? – спросил воевода, глянув на лужу крови.

– Так в шлеме был поляк. Опасался, что не пробью его. А оно вон как вышло. Чего теперь делать-то? Грязно тут.

– Ты намусорил, ты и убирай.

Осип схватил ратника за ноги, поволок за баню.

Савельев с Власом и Дрогой прихватили с собой оружие поляка и подошли к погребу, входу в подземелье.

Тукин задержался, смотрел то на князя, то на Горбуна, который уже сапогом насыпал снег на кровавое место.

Тут-то и произошло то, чего он никак не ожидал.

Из дома при полном вооружении вышел хорунжий Витейский.

– Пся крев! – вскричал он, увидев Тукина. – Это опять ты, подлая русская скотина!

Егор вытащил из-за пояса топорик.

– Я, польская собака! Долго же я ждал этой минуты! Сейчас рассчитаюсь с тобой за жену и дочку!

– Ха! – воскликнул хорунжий. – Ты желаешь драться со мной, свинья? Давай быстрее, я спешу. – Хорунжий выхватил саблю из ножен.

Тут из-за угла вышел Горбун и с недоумением пробубнил:

– Да тут вроде как драка намечается? Почему без меня?

– Ах, вас двое? Ну, тем хуже, собаки!

Витейский, как и все знатные поляки, довольно хорошо владел саблей. Но он не знал силы Горбуна.

Однако сапожник крикнул:

– Не мешайся, Осип! Я сам.

– Осип?.. – Кажется, хорунжий начал понимать, что сапожник тут не только для того, чтобы отомстить ему, но поднять тревоги уже не мог.

Егор махнул рукой, и лезвие топорика прошло рядом с физиономией хорунжего. Тот успел увернуться и тут же занес саблю. Быть бы сапожнику зарубленным, если бы не его хитрость. В одной руке он держал топорик, второй сжимал нож. Когда хорунжий замахнулся саблей, Егор сделал шаг вперед, прижался к врагу и всадил клинок ему в живот.

Витейский открыл рот, сабля выпала из его руки.

Он недоуменно посмотрел на сапожника.

– Ах ты, скотина!..

Егор выдернул нож и тут же всадил его в грудь поляка. Тот упал на колени. Лезвие рассекло шею хорунжего. Он упал на снег. Тукин навалился на него и продолжал в исступлении наносить удар за ударом.

Он раскромсал бы врага на куски, если бы на шум не прибежал Савельев. Дмитрий тут же выбил из руки сапожника нож, ударом сапога сбросил его с изуродованного трупа.

– Охолонись, Егор! – Воевода тут же обратился к Горбуну: – А ты чего замер? Видишь, не в себе человек.

– А я-то чего, воевода? Это личное дело Егора, очень даже праведное.