стене. Удар был настолько сильным, что потрескалась побелка на стене и зазвенели медные горшки, висевшие на балке.

Дяди мальчика боялись, что он убил его.

Михаил упал на землю, как безжизненный труп, задыхаясь.

Слеза крови медленно стекала по белой стене.

Когда мальчику было девять лет, его лягнул осел, которого он дразнил: по сравнению с пощечиной, полученной от этого гиганта с каменными руками, удар осла был похож на материнскую ласку.

— Ты делаешь то, что я тебе говорю, юниор. А если не сделаешь, я выдублю тебя как кожу, сын ты или не сын, понял? — сказал Всеволод, не повышая голоса ни на полтона. − Я поставлю тебя посреди поля как пугало, и вороны выклюют тебе глаза и яйца.

Михаил не мог ответить: он с трудом вспоминал, где он и кто он.

— Сегодня ночью заставьте его спать вместе с животными, и мы увидим, как быстро сойдет с него спесь, — приказал Всеволод своим братьям, прежде чем выйти из кухни и захлопнуть дверь.

Глава шестьдесят пятая

УВД Симферополя

На следующее утро раньше всех из отдела вышел на службу Фирсов. Когда спустя минут сорок невыспавшийся Кротов шел по длинным унылым коридорам Управления и думал о деле Бирюкова, то около кабинета полковника вдруг уловил за дверью запах кофе. Вежливо постучав и получив утвердительный ответ, Евгений толкнул дверь и увидел шефа за столом — Фирсов наливал в кружку кипяток, и кофейный аромат поднимался горькими нежными клубами.

− Присаживайся, − сделал пригласительный жест полковник. − Когда-то давно я варил натуральный кофе на электрической плитке в маленьком кофейничке. Представь себе, из-за этой плитки постоянно скандалили комендант и пожарник, которые в своих письменных и устных рапортах называли ее только «пожароопасным электронагревательным прибором». Спор решил мой тогдашний начальник, генерал Гречихин. Раскрываемость преступлений в моем отделе, видимо, волновала его больше, чем возможность небольшого пожара. А поскольку и то и другое было, очевидно, связано с плиткой, то он сказал, чтобы меня оставили в покое.

Полковник дождался, пока в кружке поднялась желто-коричневатая пена, и удовлетворенно сказал;

— Ну, вот…

— Доброе утро, Яков Михайлович. Хорошую погоду обещали сегодня.

Фирсов глянул на Евгения карими узкими глазами, усмехнулся:

— Да? Точно?.. Ладно. Допустим. Кофе попьешь?

Евгений кивнул. Яков Михайлович достал из стола еще одну белую эмалированную кружечку и стал насыпать в нее из банки кофе. Комната была залита ярким утренним солнцем. И оттого что было очень светло, Кротов вдруг увидел, что шеф отнюдь не белобрысый блондин, как показалось ему при первой встрече, а седой. Волосы у него были не мучнисто-белые, а тускло-серебристые. Лицо было ватное — припухлое, белое, и Евгений почему-то подумал, что шефа, наверное, не особо любили женщины. А может быть, и нет, кто знает…

Фирсов, увлеченный приготовлением кофе, метнул в Кротова быстрый взгляд:

— Я вижу, не порадовал тебя мой видок-то.

Евгений пожал плечами:

— Да и у меня не лучше.

Полковник сказал задумчиво:

— У человека есть порожек, до которого его спрашивают люди: «Вы почему сегодня так плохо выглядите?» После, как перевалил, вроде радуются: «А сегодня вы замечательно выглядите!». Это своеобразный закон — чего необходимо, а чего достаточно.

— Сколько вам лет, Яков Михайлович?

— Пятьдесят три. Это еще не много, — в это утро полковник был почти весел. — В таких случаях часто пишут: «…в расцвете творческих сил…»

Не давая сказать молодому коллеге, Фирсов продолжил, как будто отвечая его мыслям:

— Я шучу, конечно. Дело не в годах, не в том, что их осталось маловато. Дело в том, что они — которые остались — для меня стали чересчур быстрые, короткие слишком…

Он прихлебнул коричневую дымящуюся жидкость и, отвернувшись от Кротова, стал смотреть в окно. А за ним цвела золотая осень, которую жизнь, будто безумный режиссер, почему-то решила сделать декорацией к его, Фирсова, осени. По-прежнему глядя в окно, полковник сказал:

— Я летом разговаривал с Барсуковым. И вот что меня поразило…

— И что?

— Меня поразил тот момент — я это будто своими глазами увидал: он говорил, что сразу согласился на химиотерапию, потому что знал — его организм до конца изношен. Да-а. Вот я тоже попытался представить, как мой организм выглядит…

— Кто знает, — Евгений был озадачен неожиданным поворотом разговора, — но это серьезный вопрос. Вот вы бы например на химиотерапию согласились?

Еще мгновение Фирсов смотрел в окно, потом повернулся к коллеге и выдохнул:

— Нет, я бы не согласился.

— Почему же?

— Не знаю. Я предпочитаю в качестве лечения горный воздух, эти лесистые скалы и купание в море. Ну, в крайнем случае — операция. А добровольно сжигать радиацией свой организм… Ладно, мрачных разговоров достаточно!

Полковник отошел от окна, выпил чуть ли не залпом свой кофе, не спеша прошелся по кабинету, будто обдумывая план действий на предстоящий день. Потом он сел за стол, водрузив на потемневшую от времени поверхность свои огромные кулаки.

— Да, — сказал он, — Что ты думаешь насчет дела, которым сейчас занимаешься?

Кротов вкратце рассказал ему про Бирюкова, сказал, что они ждут сообщений из Гурзуфа, а также полный отчет судмедэксперта.

— Да-а. Бирюков это подарочек еще тот, − хмыкнул полковник.

— Работенки он нам подкинул по горло.

— Пора уже привыкнуть, — сказал Фирсов. — У нас ведь как у дворников: сколько снегу выпадет, столько и убирать.

Евгений уже собирался ответить, когда они услышали топот ног по коридору. Выглянув наружу, они увидели, как их коллеги бежали к лестнице.

Войдя в комнату убойного отдела, отведенную целиком для расследования убийства Гурджиевой, полковник задал вопрос Эркенову:

— Что происходит?

− Человеческий фактор, − ответил за помощника Неделин, − лучше хваленой современной техники: только что поступил сигнал от нашего агента, работающего одним из смотрителей в национальном парке «Крымский». Он сообщил, что Бирюков расположился со своими последователями в районе верхней Артековской поляны, чуть выше по склону. Мы запросили военных и группу быстрого реагирования.

Неделин повернулся к Евгению: улыбка благодарности озарила лицо Кротова.

— Я тогда еду с вами? — спросил он.

— Мы едем, — поправила его Мария.

Оба полицейских повернулись, чтобы окинуть Райскую взглядом с ног до головы: свитер, джинсовая куртка, обтягивающие брюки цвета хаки, которые были заправлены в военные ботинки. Она выглядела готовой к вооруженной вылазке в горы.

— Откуда ты узнала, что группу Бирюкова нашли? − Кротов и Неделин в один голос недоумевали.

— Ну, женскую интуицию никто не отменял, не так ли? — ответила Райская, бесстрастно поглаживая свои покрытые облегающей тканью бедра.

Глава шестьдесят шестая