Не размениваясь на классическое «именем закона» или – «стоять, не двигаться, вы задержаны!», Гуров прямо на ходу выхватил пистолет и точным выстрелом всадил пулю убийце в верхнюю часть груди, рядом с правым плечом. Взвыв, тот выронил нож и откатился назад, выгибаясь и заливая траву бьющей фонтаном кровью. Вероятнее всего, пуля, прошедшая через грудь наискосок, порвала какую-то крупную артерию. Второй, отпрыгнув от видеокамеры, тоже упал на землю, суча руками и ногами и голося, что он ни при чем, что он ни в чем не виноват…

Отвязав девушку, которая опрометью кинулась к своему суженому, опера развязали и его. Как видно, все еще пребывая в шоковом состоянии, Олег безучастно воспринимал происходящее вокруг него. Он выглядел замкнутым и отчужденным, словно не понимал того, что ему говорят, и никого не узнавал. Глафира помогла ему подняться на ноги и крепко обняла его. Но неожиданно резко отстранилась и, прижав руки к груди, горестно прошептала:

– Олежек! Что с тобой? Олежек, ты… Ты стал каким-то совсем чужим. Ты меня слышишь? Да, ты меня слышишь… Но почему же ты молчишь? Ты больше меня не любишь? Уже не любишь… Ладно, езжай к себе в Москву, а я останусь здесь. Одна…

Она провела ладонями по лицу и, понурившись, медленно пошла прочь. Дернувшись, словно его ударило током, Кирканин внезапно как будто очнулся ото сна, догнал девушку и, развернув ее к себе за плечи, быстро заговорил:

– Что ты несешь? За кого ты меня принимаешь? Как это – я тебя брошу? Глаша, если захочешь – в Москву поедем вместе. А не захочешь, я останусь с тобой здесь. Как скажешь, так и будет. Ну, говори! Говори!

– Олежек, давай останемся здесь, – всхлипнув, попросила та. – Знаешь, в городе я бывала. Он меня душит. А без этих гор, без тайги я не проживу.

– Все, решено! Мы остаемся здесь! – обнял девушку Олег. – Вот, говорю при свидетелях: завтра же подадим заявление. Идет?

– Угу! – кивнула Глаша, уткнувшись лицом ему в плечо.

Тем временем опера попытались остановить кровь у Бурого, но безуспешно. Пуча глаза в безмолвном ужасе и надсадно хрипя, в какой-то миг он забился в агонии и затих. Хуштюк-младший, решив воспользоваться общей сумятицей, улучил момент и попытался шмыгнуть в заросли. Но грозный окрик Станислава: «Ку-у-да?!» – вернул его на место.

– Вы – гражданин Хуштюк Олексий? – строго спросил его Гуров. – Рассказывайте, что тут затевали с Савелием? Вы планировали убить Кирканина Олега?

– Нет, что вы! Что вы! Это мы как бы понарошку, для видимости только, чтобы постращать евоного папашу. Ну, чтобы тот заплатил за него поболее. А убивать – ни в коем разе!

– А как собирались поступить с девушкой? – уперев руки в бока, спросил Крячко.

– А-а-а… Никак! – залебезил Хуштюк. – У нее бабка есть. Собирались передать бабке с рук на руки.

– Врет! – раздался голос Глафиры, которая стояла, указывая на него пальцем. – Они собирались меня на позор выставить, отдать своей банде на потеху. Мы оба это слышали!

– Да, эти твари открыто говорили, что у них там на уме! – сердито проговорил Олег. – И ты, урод, овечкой невинной не прикидывайся! Сволочь ты еще та! Тебе за одно то, что в отношении Глаши замышлял, кое-что не мешало бы оторвать! Кстати, Глашенька, у бабульки твоей, понятное дело, жить не будем!

– Ой, я и сама к ней теперь ни ногой!

– Насчет бабули, молодые люди, не заморачивайтесь! – вклинился в их диалог Лев. – Бабули больше нет. Узнав, что ее колдовская акция «накрылась медным тазом», она этого не перенесла и сама себя ударила в грудь тем ножом, которым ты, Глаша, пришпилила письмо к стене…

– Господи! – Девушка торопливо перекрестилась. – Упокой ее душу грешную. Как она глупо и ничтожно свою жизнь прожила! Ну что уж тут поделаешь? Сама так решила…

Через пару дней, предвечерней порой Гуров и Крячко сидели в кабинете своего приятеля-начальника генерал-лейтенанта Петра Орлова. Последние сутки тот пребывал в расчудесном настроении. Да и как было не порадоваться за себя и за свой коллектив? Тем более, за своих оперов, которые стали героями телерепортажей и на алтайском краевом, и на Центральном телевидении?! В министерстве все «лучшие друзья» Орлова в момент укоротили свои языки, и теперь он чувствовал себя «на коне».

– Ну что, други, по коньячку? – предваряя разговор, предложил Петр, окидывая приятелей вопросительным взглядом.

– Само собой! Зачем нарушать уже устоявшиеся традиции? – потирая руки, хохотнул Станислав.

– Солидарен! – кивнул Гуров.

– Эх, гулять так гулять! – огласил Орлов, открывая свой «дежурный» сейф.

Когда на столе появилась бутылка коньяка и все прочее, к нему прилагающееся, генерал предупредил секретаршу Верочку о том, что у него чрезвычайно ответственное совещание, поэтому он очень и очень занят. Опрокинув по первой, друзья-коллеги перешли к тому, что осталось за скобками рабочего отчета, сухого и постного, как салат из принтерной бумаги.

– Ну, слушаю, рассказывайте… – откинувшись в кресле, мотнул головой Орлов.

Версия Гурова о том, что стриптизерша Жанна сыграла роль приманки, чтобы заманить Олега Кирканина в нужное похитителям место, была полностью подтверждена самим Олегом. Он рассказал операм (разумеется, в тот момент, когда рядом не было Глафиры), как все это произошло. И в самом деле, несмотря на весьма крепкое опьянение, в «лучших традициях» столичных мажоров, он сел за руль своей «Мазды», и они с Жанной поехали по городу в поисках, как назвала это стриптизерша, «уютного уголка». Его не насторожило то, что место парковки, где он мог бы «распаковать подарок», выбрала именно она.

А потом произошло нечто совершенно неожиданное и даже иррациональное. Когда молодые люди уже собирались перебраться на задний диван салона, в лобовое стекло кто-то постучал полосатым жезлом, и мужской голос объявил:

– ГИБДД! Предъявите водительские документы.

Учитывая, что в этот момент они стояли, и «отмазаться» от гаишников было проще простого, сказав, что сюда он приехал еще трезвым, а выпил уже здесь, и домой собирается ехать на такси, Олег спокойно открыл окно и протянул документы. Но вместо того чтобы их взять, гаишник неожиданно ткнул его в шею своим жезлом, который скорее всего был замаскированным электрошокером. Что было дальше, Кирканин не помнил. Лишь где-то в глубине памяти отпечаталась смутная картинка: он сидит на заднем сиденье авто, зажатый с двух сторон какими-то парнями, гудит мотор, и они куда-то очень быстро едут.

Пришел он в себя лишь уже внутри заимки. Открыв глаза, ощутил сильнейшую тошноту, головную боль и страшную слабость. Скорее всего все это время, как его похитили, он находился под действием наркотиков, которые ему периодически кололи. Присмотревшись, Олег увидел невдалеке от себя незнакомую старуху в черном, которая выкладывала из сумки какую-то стряпню. И хотя он вдруг ощутил сильнейший голод, есть предложенное старухой отказался – ее вид не внушал ему ни доверия, ни симпатии, ни аппетита.