— Я смогу вам немного помочь с деньгами. Укажу два очень крупных месторождения алмазов. Понятно, что нужно будет вложиться в разработку и всё такое… Ну и ещё промышленники будут рады помочь деньгами для развития государства.

— Алмазы — это, конечно, очень хорошо и даже со временем покроют часть затрат. Но вы, видимо, плохо знаете наших заводчиков — денег они точно не дадут! — император грустно улыбнулся.

— Это вы просто меня плохо знаете, Николай Александрович. Я их очень сильно попрошу и уверяю вас — они все поучаствуют в этом благородном начинании. Ну, быть может, за исключением какой-нибудь незначительной части, вполне укладывающейся в статистическую погрешность. Они ведь все умные люди, иначе не достигли бы своего положения.

— Что ж, меня вы, положим, убедили. Посмотрим, как у вас получится с ними, — недоверчиво сказал император.

— Им вообще придётся тяжелей всех, — «сочувственно» вздохнул Клочков. — Они будут решать второй по значимости вопрос, причём за свой счёт. Рабочие тоже составляют значительную часть населения, и с каждым годом их будет всё больше. Пусть собственники вводят у себя на предприятиях восьмичасовой рабочий день, строят общежития для сотрудников, школы и детские сады. Рабочие уже начали объединяться в профсоюзы, и, насколько я помню, какой-то бравый жандармский начальник догадался поддержать эту инициативу, чтобы иметь возможность контролировать и влиять на умы, так сказать… Но что-то там у него не заладилось. В общем, идея сама по себе хорошая, только реализация, как у нас обычно бывает — через известное место. Но повторюсь: мысль здравая. Это нужно внедрять повсеместно, и не только внедрять, но и всячески поддерживать. Если всё правильно настроить, то профсоюзы, состоящие из числа наиболее авторитетных и уважаемых людей на производстве, сами станут следить за всеми злоупотреблениями и хищениями.

— Мне кажется, ваши действия только ускорят грядущую революцию, — нахмурился император.

— Наоборот. Таким образом мы выпустим пар — и взрыва не произойдёт. Революционерам не на кого будет опереться. Конечно же, неизбежен заговор крупных промышленников, банкиров, чиновников и кого-то из приближённых, но с этим, я думаю, мы справимся. И даже казну пополним за счёт конфискованного имущества. Не зря ведь в Святом Писании сказано: «вельможи твои — отступники, водят дружбу с ворами. Каждый любит взятки, жаждет получать подарки! Не защитят в суде сироту, жалобу вдовы не разбирают!»

— Вы так спокойно рассуждаете о возможных заговорах, будто это что-то незначительное.

— При правильной организации работы службы безопасности в государстве об этом станет известно задолго до того, как заговорщики успеют хоть что-то предпринять. У вас ведь имеется целый жандармский корпус — ему и карты в руки.

Император нахмурился и промолчал.

— С этими, конечно, придётся повозиться, — тяжело вздохнув, признал старик. — Их так просто не одолеть. Тут нужны радикальные меры. Примите жёсткий закон о коррупции: вплоть до смертной казни. С конфискацией имущества, разумеется. Необходимо заставить бояться не только брать взятки, но и давать их. Ну и параллельно предоставить возможность добровольно вернуть украденное. Конечно, вряд ли вернут, но как знать…

— Я думаю, общество меня не поддержит.

— Это вынужденная мера. И многие воспримут всё правильно. Например, великий князь Сергей Михайлович уже пообещал вернуть в казну неправедно нажитое. Да и Матильда Феликсовна пожертвовала на благие деяния десять тысяч. Я предлагаю создать фонд, в который будут вноситься конфискованные суммы. Думаю, очень скоро вы сумеете оценить масштаб проблемы. Надо, конечно, оградить следователей от давления, но это вполне решаемо.

— Исключено. Я не могу пойти на такое! Давайте не будем более обсуждать этот вопрос.

Юрий Николаевич взглянул на императрицу, но та лишь покачала головой.

— Ваше Императорское Величество, прошу прощения, но я вынужден напомнить, что речь идёт о судьбе империи, а также о жизнях ваших детей. К тому же почти всех великих князей и княгинь убили, так что этим вы спасаете и их тоже. Я вообще молчу о миллионах жизней простых людей.

В дверь постучали, и на пороге возник уже знакомый офицер:

— Ваше Императорское Величество, прибыли доктора Хорн и Отт.

— Прошу прощения, господа, мне нужно идти, — императрица легко вскочила на ноги и быстро выбежала из библиотеки.

Николай II проводил её внимательным взглядом, а потом спросил:

— Скажите, Егор Николаевич, а Александра Фёдоровна не пользовалась вашим прибором?

Егор замялся, и император, уловив это, громко расхохотался.

— Не смущайтесь, сударь, я только рад этому. Значит, и с наследником всё получится.

— Ваше Императорское Величество, прибор показал, что младенец здоров.

— Отлично! — император широко улыбнулся, но Клочков тут же испортил ему настроение.

— Вы готовы сейчас поставить жизнь наследника против жизни казнокрада, пусть даже и очень высокопоставленного.

— Не смейте так говорить! Что вы себе позволяете? — Николай II не на шутку разволновался.

— Я предупреждал, что мои слова могут вам не понравиться, — жёстко сказал Юрий Андреевич. — Когда начинается гангрена, лучше отрезать ногу и сохранить пациенту жизнь, тем более что в нашем случае это будет всего лишь палец.

— Вы очень жестокий человек, Юрий Андреевич. Я не уверен, что мы сможем с вами поладить, — было видно, что Николай II уже сумел совладать со своей вспышкой гнева, но всё ещё продолжает сердиться.

— Ваше Императорское Величество, быть может, я и жесток, но обстоятельства того требуют. К тому же всё познаётся в сравнении… Наши современники, наоборот, считали вас очень мягким и добрым человеком, но при этом тут же повторяли в один голос, что хороший человек — это не профессия. Вы меня простите, но если вспомнить, куда вас привела эта доброта… так ладно бы лишь вас…

Император встал из-за стола и снова подошёл к окну. В этот раз он стал к нему лицом и долго вглядывался в темноту ночи или, возможно, в своё неясное отражение.

Клочков не стал терять времени даром и разлил остатки коньяка по бокалам. Потом оглянулся на Николая II и, криво ухмыльнувшись, выцедил свой бокал до дна. Егор решил последовать его примеру.

Время тянулось удивительно медленно… Юрий Андреевич смолил уже третью по счёту папиросу и недвусмысленно поглядывал на нетронутый бокал императора. Егор успел съесть всё, что оставалось на столе, а самодержец продолжал торчать у окна неподвижным изваянием.

Наконец, Николай II повернулся к ним, окинул их задумчивым взглядом и неожиданно твёрдо сказал:

— Жребий брошен. Продолжим, господа.

С этими словами