моими же трусами. И надо сказать, удар по плечу весьма болезненный. И не один. Она замахивается второй и третий раз. По морде это уже перебор.

На четвертый я не выдерживаю и выхватываю их. Откидываю в сторону и в этот момент получаю толчок в плечо. С одной стороны, аллилуйя! Терпелка закончилась. С другой — неимоверно раздражает, что поводом явился Влад.

— Ненавижу! Я к вам снова пришла, а вы…а вы…насмехаетесь! Ненавижу! — очередное повторение и толчок уже в грудь.

И самое раздражающее, что она начинает лить слезы из-за какого-то Владика.

— Когда-нибудь и в вас прилетит бумеранг. За все, что вы сделали. Вот увидите.

Кажется, уже прилетел в твоем лице. И сказано это с такой злостью и обидой, что в ответ во мне невольно поднимается волна гнева. И на очередном ее ударе, я ловлю ее руку, притягиваю к себе и резко опрокидываю на кровать. И ладно бы с целью угомонить, так ведь какого-то хрена нависаю над ней, пригвоздив ее ладони своими.

Глава 25

Да что ж такое, вот дела,

Терпенье лопнуло, пора!

А то кому то скучно было

От девочки такой терпилы.

И мысли чудные летали

Про отпустить в далеки дали.

Но, фигушки вам всем, не быть,

Снежана буду я "любить"!!!

Долой трусы, свободу письке

И полотенчик по приписке!

Кровать скрипит от веса тела,

Ну, все, Снежана, ты влетела!

Татьяна Тумко

Глава 25

Мне трудно дышать и вовсе не от того, что Кротов придавливает меня к кровати своим телом. Это от обиды и непрошенных слез. Что может быть хуже, чем разреветься перед ним? И все из-за этого дурацкого чувства дежавю. Тот же человек и снова я его о чем-то прошу. И в ответ издевка.

В момент, когда я перестаю плакать, до меня вдруг доходит, что я никогда не замечала какие у него голубые глаза. Они всегда были такие красивые? Вместо того, чтобы смутиться и испугаться того, что надо мной нависает полуголый мужик, я молча пялюсь на него.

Сейчас я подмечаю все. И россыпь мелких морщинок в уголках глаз, которые его совершенно не старят. И малюсенькую, едва заметную родинку над левой бровью. И гладко выбритый подбородок, по которому мне зачем-то хочется провести пальцами. И шрам на шее, отчетливо напоминающий след от трахеостомы. Последний совершенно не ассоциируется с Кротовым, ибо не представляю его молчащим с трубкой в шее. Куда он девал свой яд, когда лежал обездвиженным и беспомощным?

Хочу вернуться взглядом выше и еще раз посмотреть в его глаза и только потом уже нарушить ненормально затянувшуюся паузу, но от чего-то залипаю на его губах. Ничего выдающегося, только почему-то я начиню копаться в памяти и вспоминать какие они были. Холодные? Твердые? О чем я вообще думаю? Бред какой-то.

Со мной что-то реально не так. Я ведь ненавижу его. И еще минуту назад я готова была его убить за то, что он высмеял мою просьбу. А сейчас? Я не просто пялюсь на его губы. Себе-то уж можно признаться. Я хочу, чтобы он меня поцеловал. Вызывайте психушку. Не Кротову, так мне.

— Останови меня или все повторится, — вдруг до моего сознания доходит его голос.

И я ведь могу его остановить. По крайней мере, должна. Но вместо этого наблюдаю за тем, как его губы приближаются к моим. Закрываю глаза, как только до моих губ остаются какие-то миллиметры и, кажется, издаю стон разочарования, когда понимаю, что вместо поцелуя он ведет носом по моей щеке вниз, слегка касается губами соленой кожи.

— Влад поехал к дочке, — шепчет мне на ухо. — И я его не увольнял. Пока, — тут же добавляет он, задевая губами мочку уха. Вот же сукин сын.

Соберись, дура. Влада не уволили, чего тут разлеглась, корова?! Открываю глаза, стараясь нацепить маску равнодушия.

— Я уже говорила — не надо меня трогать. Пусти.

— Так я давно тебя не держу, — усмехаясь произносит он с довольной улыбкой. — Примерно все то время, пока ты кое о чем мечтала. И это ты меня трогаешь.

Только сейчас понимаю, что он не врет. Кротов опирается руками о кровать, а не зажимает меня. А вот мои ладони почему-то на его груди.

В момент, когда я решаюсь его оттолкнуть, он сам откатывается на бок. Ему весело, к гадалке не ходи. Одергиваю вниз задравшуюся сорочку и резко встаю с кровати.

Позорище! Хочется провалиться от стыда сквозь землю. Быстро подхожу к двери, но Кротов останавливает меня уже своим привычным «стой».

— Давай договоримся. Трусами больше не дерись, а то мое эго страдает от того, что я не могу ответить, — лучше бы ты мне ответил.

— Можете ударить меня в ответ. Трусами.

— Ударю, конечно. Только рукой. И по заднице. И не как нашкодившего малыша. Спокойной ночи, Снежана Викторовна.

Забегаю к себе в комнату и так сильно дергаю, и без того держащуюся на сопле, задвижку, что она слетает с двери. Этого мне еще не хватало.

Забираюсь в кровать и с головой накрываюсь одеялом. Сама не понимаю, от чего лью слезы. Хочу домой. К Вере. А не вот это вот все. Закрываю глаза и передо мной появляется физиономия Кротова. Тьфу, блин.

Одергиваю одеяло вниз, когда становится нечем дышать. Отвратительный потолок. Отвратительные стены. Отвратительная я. Господи, помоги мне заснуть и забыться. В очередной раз с опаской закрываю глаза и снова нависающий надо мной Кротов. Изыди, нечисть! Да что со мной творится?!

Когда я давала целовать себя на комоде, мне было не по себе, а сейчас, а сейчас… по-настоящему стыдно. Казалось бы, ничего не произошло. Ну подумаешь, повалил на кровать, обездвижив. Я его трусами отфигачила, за это можно реально отхватить люлей. Но ведь произошло. Он понял, что