покровителей и таких историков, которые бы ценили его и дотошно фиксировали в летописях все, что с ним связано. Теперь оно превратилось в искусство владения инструментами и приемами.

Тем не менее в Сиаме по-прежнему есть мастера, которые делают росписи по дереву, ткани, пергаменту, слоновой кости и пластичным материалам, а также по золоту и серебру, создавая нечто вроде эмалевого покрытия. А еще сиамцы владеют тайной искусства фрески: наносят рисунок на сырую штукатурку и краски покрывают тонким слоем связующего вещества. В некоторых таких работах более позднего периода, которые я видела, замысел художника выражен впечатляюще.

Сиамская мозаика, составленная из цветного фарфора нескольких типов, разнообразного стекла, жемчуга и цветного мрамора, представляет собой главным образом цветочный орнамент и узоры в виде веточек на блестящем фоне. Самые примечательные образцы этого искусства, на мой взгляд, украшают храм Ват Пхракэу. Стены, колонны, окна, крыши, башни, ворота – все декорировано жемчугом, слоновой костью и позолотой. Несколько фасадов также облицованы слоновой костью, стеклом и жемчугом; основой служит цементный раствор. Для всех этих творений характерна трогательная простота, которая словно пробивается через нечто невнятное и невразумительное к свету природы и истины. Цветные черепичные крыши храмов и дворцов украшает позолота.

Среди более старинных живописных изображений заслуживает внимания то, что находится в королевской опочивальне покинутого дворца. Это рисунок (довольно облезлый и местами подправленный неловкими китайскими руками) на сюжет первородного греха. На заднем плане – примитивное изображение только что сотворенного мира, на переднем – несколько сияющих фигур людей-великанов. Один из них, неудовлетворенный духовной пищей, пробует что-то на вкус – ароматную землю, как нам говорят. После чего он является в другом образе в состоянии возбуждения, которое передается детальным изображением его анатомии чудища, выписанной весьма посредственно и смешно. Мне так и не удалось выяснить, кто и когда создал эту картину, которая в глазах сиамцев не имеет никакой ценности. Если бы не счастливый случай, я никогда бы о ней не узнала и уж тем более не увидела бы ее.

Для тех немногих подлинно великолепных работ сиамских художников характерно удивительно тонкое изображение густоты тени. Они сумели придать темноте некий внутренний свет, прозрачность, а для достижения эффекта более плотной тени использовали прием, который позволяет видеть темный предмет на темном фоне. В дополнение к картинам, которые я описала, еще две более или менее достойные можно найти в храме Ват Брахмани Вайд.

Вычурный стиль архитектуры знаком сиамцам с древних времен. Образцами могут служить бесчисленные дворцы, храмы и пагоды. Многие из них по красоте и совершенству не уступают шедеврам европейского искусства. Свои здания сиамцы строят из кирпичей, в качестве цементирующего средства используя раствор на основе песка, мела и мелассы, в которой вымачивают буйволиную шкуру. Их сооружения прочные и долговечные. Когда каменщики, возводившие стену вокруг нового дворца в Аютии, увидели, что у них кончается кирпич, они попытались разобрать разрушенные храмы и стены древнего города, но их старания не увенчались успехом.

В искусстве скульптуры сиамцы опередили собственную цивилизацию. Относительно изящно исполненные изваяния самых разных форм и размеров можно видеть не только во дворцах, храмах и пагодах, но также в магазинах и жилищах, и даже на кораблях и в лодках.

Глава XXII

Буддизм: учение, культ, священнослужители

«Мир стар, и все сущее в нем старо». Мы идем проторенной тропой. Сегодня нет новой истины за исключением той, что, как мантия, скрывает лик Божий, дабы мы не были ослеплены блеском Его славы. Кто из великих, что почил на земле и был погребен в забытье, мог бы ныне жить в любви Мудрого и Справедливого, если б дыхание Его Духа успело коснуться их сердец – дар, выше всякого разумения! Те в этом мире, кто мнит себя утешителями, сначала должны поучиться у Бога. Те в этом мире, кто наставляет, сначала должны понять, что только та мудрость, которая происходит не из книг и не из страстных молитв в монашеских кельях, а из сердца человеческого, с готовностью отзывающегося на вопль человечества, есть Мудрость Любви. Одно это может стать вызовом превосходству разума, оценивающего истину не просто по фактам, а по побуждениям – по побуждениям, которые толкают человека или целые сообщества действовать или терпеть страдания, – и заставить его со всем спокойствием и доброжелательной рассудительностью постигать дух религии буддизма, и не только дух, но и каждый взгляд, каждый тон, каждое движение, ибо религия эта во всех ее помыслах и чувствах многогранна и имеет множество сложных форм выражения.

«Кто самостоятельно способен понять, что означает взмах крыльев сильфа, формирующегося в оболочке гусеницы? Только тот, кто ощущает в своей душе тот же инстинкт, что побуждает муху покинуть свою оболочку ради усиков, которые еще только должны вырасти». Такой человек знает и чувствует, что в нем заложены скрытые возможности и что они заявляют о себе в той же мере, в какой заявляет о себе то, что он в настоящий момент собой представляет. Подобно тому, как все органы чувств созданы для восприятия соответствующего мира чувств, так и все органы души созданы для восприятия соответствующего мира духа; и, хотя последние развиты у нас не в той же степени, что первые, они, вне сомнения, существуют. Иначе как бы так получилось, что даже невежественный, порочный, жестокий человек способен задуматься о человеке неэгоистичном и праведном, пусть и с противоречивыми чувствами жалости и уважения?

Мы все склонны игнорировать или осуждать то, что нам не совсем понятно, и посему, не из самых лучших соображений, мы отрицаем, что последователи религий Востока под влиянием своих верований становятся мудрее, благороднее, чище. Тем не менее, ни один образованный человек не поставит под сомнение тот факт, что во все времена и среди язычников находились люди, которые, благодаря незамысловатости догматов своего вероучения и целомудренности своих обычаев, в своих помыслах почти достигли совершенства христианской благости; и что даже если религия, которую они исповедуют, не сделала их лучше, по крайней мере, они гораздо лучше, чем могли бы быть, если б вообще ни во что не верили.

Однако человеку не свойственно одобрять и с восхищением принимать тот или иной образ жизни, не пытаясь осмыслить дух закона, который его регулирует. И ему недостаточно убедиться, что этот дух существует, равно как и буква, то бишь его практическое применение. Лучшее учение может стать худшим, если оно не получило полного осмысления, ошибочно истолковано и ему следуют бездумно.

В Египте, Палестине, Греции и Индии метафизический анализ Разума достиг