(ФРГ). Стремясь к наукообразию, он вводит термины «репрезентативная» и «плебисцитная» для определения разных типов демократии. Термины говорят сами за себя: явно противопоставляются интересы «всех» и «плебса» — простого народа. Для буржуазного теоретика, каким является Штеффани, вполне естественна (вот где прямо проявляется классовый интерес!) склонность к «репрезентативной» демократии как истинно «плюралистической». Именно она согласуется «с реальностью гетерогенно структурированного общества, связана в теоретическом отношении с историей конституционного государства и осуществляется путем его демократизации» [273, с. 153]. Идеалы Штеффани вполне очевидно совпадают с реальностью буржуазного государства, которое можно «усовершенствовать», ио не следует уничтожать в угоду идеала «гомогенно структурированного» (читай «бесклассового». — В. О.) общества, в котором осуществляется «самоуничтожение реальной демократии в форме демократического централизма» [273, с. 153]. Партийная принадлежность автора этих рассуждений не нуждается в комментарии, Штеффани прямо заявляет, что его призыв к сохранению «плюралистической демократии» означает поддержку западной демократии и направлен против «монистической аргументации осуществления тоталитарной демократии» [273, с. 14].

Однако одно дело провозглашать плюрализм в теории, другое — пытаться провести его в жизнь. Практика, как известно, является строгим судьей теории, критерием ее истинности. Хотят или не хотят этого сторонники «плюралистической модели» общественного развития, а жизнь, капиталистическая действительность, вовсе не столь «плюралистична», как в их теориях. Безусловно анархия, бесплановость, стихия рынка — верные спутники капиталистического способа производства — не покинули его и сегодня, но это отнюдь не те факторы, которые укрепляют общество или способствуют его «демократизации». Напротив, все они приметы общего кризиса капитализма, проявляющегося в безработице, абсолютном и относительном обнищании трудящихся масс, усилении политической реакции (преследование инакомыслящих, тотальная слежка, «запреты на профессии» и т. п.), что никак нельзя признать увеличением демократии, если не понимать под демократией буржуазную демократию — диктатуру буржуазии.

Буржуазное государство, в какую бы тогу его ни рядили, объективно выполняет требования не плюрализма, а монизма, распространяющегося и на экономику, и на политику. Как верно отметил французский политолог Ж. Френ, «анархия, к которой ведет политический плюрализм, несовместима с единством и иерархией, без которых не может существовать ни одно государство» [244, с. 212]. Не отражая реальной структуры социальной детерминации, идея плюрализма не может быть обращена на действительность и в качестве метода ее изменения. В связи с этим плюрализм остается лишь пустой абстракцией, выполняющей апологетическую роль в отношении капиталистического строя.

Идея социального плюрализма выражается в теориях плюральности социальных групп и плюральности индивидов. Индивидуализм можно рассматривать как «абсолютный» плюрализм, сводящий общественный процесс к совокупности результатов действий отдельных личностей. На таком материале никакой социальной закономерности конечно же не обнаружить. Здесь царствуют абсолютная случайность, индетерминизм и субъективный идеализм — атрибут индивидуализма.

Австралийский философ Д. Такер в работе с красноречивым названием «Марксизм и индивидуализм» выступает против марксизма как якобы «антигуманизма». С точки зрения автора, гуманизм в политике и этике должен базироваться на преследовании интересов личности, принципе «этического индивидуализма», предписывающего отбросить претензии коллектива ограничить автономию индивида. Однако чьи же интересы должны быть положены в основу политического и этического «гуманизма»? Какой личности? Если не ограничивать ничьей «автономии», этого вопроса не решить. Понимая это, Такер мучительно пытается найти ответ, но плюралистическая методология приводит его лишь к утверждению, что «единственное основание, которое индивидуалисты считают оправданным для ограничения выбора других, — стремление обеспечить каждому возможность пользоваться максимальной свободой, совместимой со свободой для всех» [275, с. 59].

Действия отдельных личностей, если они не координируются в соответствии с познанной исторической необходимостью, ведут, как это было выше отмечено, к стихии «слепой» необходимости, означающей как для общества, так и для каждого его члена не «максимальную свободу», а как раз обратное — максимальную несвободу, полную подчиненность стихийной силе. По это вывод, основанный на марксистско–ленинской концепции детерминизма, плюрализм же прямо противостоит последнему как в социологии, так и в естествознании.

«Непонятно, — восклицает известный французский социолог Ж. Фурастье, — почему наука так упорно отказывается признать индетерминизм и допустить плюрализм и дуализм в теории того или иного явления?» [243, с. 251]. Фурастье верно заметил связь индетерминизма и плюрализма, однако не понял, что ни тот ни другой несовместимы с научным мировоззрением. Для тех, кто избрал плюрализм оружием открытой идеологической борьбы, совершенно ясна враждебная непримиримость плюрализма и детерминизма.

Теория социального плюрализма имеет две основные формы: метафизико–материалистическую, представленную прежде всего «экономическим плюрализмом», и субъективно–идеалистическую, связанную с социально- политическими доктринами плюрализма. Представители первой пытаются, как уже было сказано, заимствовать у марксизма некоторые его элементы. Так, Б. Кракси (Италия) уверен, что без плюрализма в экономике не может быть политического плюрализма [см.: 236, с. 126].

Субъективно–идеалистическая версия плюрализма постулирует плюрализм в политике, идеологии, индивидуальной психологии в качестве источника экономического плюрализма. Однако, поскольку метафизика — дорога к идеализму, а последовательный идеализм не может не впасть в метафизику, основные теоретические постулаты социального плюрализма обеих форм одинаковы — индетерминизм и абсолютизация случайного в социальных процессах. В связи с этим, если сам характер плюралистического общества трактуется по–разному, то детерминация достижения и развития такого общества (включая конституирование плюралистической экономики) всегда предполагается идеальная (в форме субъективной либо интерсубъективной причинности).

Весьма характерными для плюралистической доктрины являются идея «множественности моделей социализма» и примыкающая к ней концепция «еврокоммунизма». Обе концепции абсолютизируют специфические особенности исторического развития разных стран, отрицая общие закономерности, присущие построению социализма.

Идея множественности «социализмов» не нова. Еще в 1928 г. один из видных представителей социал–реформизма, К. Реннер, писал: «Сколько существует стран, столько должно быть и социализмов» [266, с. 247]. Сегодня эта концепция широко используется на Западе для подрыва единства коммунистического движения под видом «демократической альтернативы ортодоксальному марксизму», «третьего пути» и т. и. Такого рода ревизия марксизма всегда является, как отмечал В. И. Ленин, «проявлением буржуазного влияния на пролетариат и буржуазного развращения пролетариев» [4, т. 25, с. 180]. Поэтому–то рассматриваемые концепции настолько близки и по теоретическим основаниям, и по политическим выводам к идеям, исповедуемым правой социал–демократией.

Философско–методологической основой концепции «множественности социализмов» является неразличение причинных и непричинных типов детерминации (особенно причин и условий) общественного развития, типов и форм детерминации (абсолютизация субъективного фактора). Отсюда становится возможным произвольное толкование самой сути социализма и путей его достижения. Социалистическими объявляются преобразования буржуазно–демократического характера, отрицаются реальные достижения стран мировой системы социализма.

С позиций «индивидуалистического плюрализма» разрабатывается множество субъективно–идеалистических интерпретаций социального детерминизма — от неофрейдистской психологической причинности [см.: 242] до абсолютизации индивидуального в «критической философии истории» [см.: 94].

Эти концепции родственны не только по своей классовой сущности, но и по эвристической несостоятельности — сознательно или бессознательно затушевывая действительные причины исторических процессов, они не могут предложить