каждый из нас тщательно оберегал свой внутренний мир: откровенный разговор смутил бы нас обоих. Чепмэн поинтересовался у наших радистов, готовы ли они тоже остаться, и те с готовностью согласились, особо не задумываясь. Другого от них я и не ждал – мне приходилось тратить всю свою хитрость на обработку арабов, так что готовность наших британских солдат работать я воспринимал как должное. Когда у меня возникали с ними проблемы, что случалось очень редко, я впадал в ступор и поручал во всем разобраться Чепмэну. Он управлялся с ними с большим мастерством, а мне еще только предстояло научиться командовать британскими солдатами.

По рации я сообщил в штаб LRDG о своем плане по освобождению военнопленных и попросил прислать патруль через месяц, чтобы забрать тех, кого нам удастся вытащить из лагеря. На следующий день пришел ответ. Мое предложение одобрили, но с уточнением: в текущей непредсказуемой ситуации никто не может гарантировать, что через месяц в Джебеле в принципе вообще будут работать какие-то патрули. Я поблагодарил их и заверил, что иду на риск осознанно.

Глава VIII

Вдали от суеты Каира

Дик Кроучер уехал вскоре после полудня, забрав с собой Шевалье и Грангийо, спасенных пленных, Саада Али Рахуму, солдат-ливийцев (за исключением двоих) и арабских беженцев, всего около тридцати человек. Напоследок, неожиданно поддавшись чувствам, он сказал: «Прощайте, Попски. Больше мы никогда не увидимся». Нас осталось шестеро: Чепмэн, я, двое радистов и двое ливийских солдат. Припасов у нас было на месяц. По всему песчаному дну вади, особенно там, где сухие кусты смяли колеса, колеей тянулись следы, явно от грузовых шин, – их требовалось стереть. В итоге эту задачу мы решили, прогнав вверх и вниз по вади отару овец и коз. К закату их копыта перемесили песок настолько, что ничего не напоминало о приезжавших сюда машинах. На всякий случай мы спрятали под скалой кое-что из оставшегося у нас оружия и в темноте вернулись к нашему лагерю в вади Саратель.

Мы с Чепмэном разделили работу следующим образом: я займусь освобождением пленных, а он – организацией убежищ на случай, если немцы оккупируют Египет и LRDG не сможет добраться до нас в конце августа. Мы полагали, что сумеем долго скрываться в лесистых скалах и утесах северного берега, где горное плато обрывается к морю с высоты девятисот метров, – главное, чтобы местные арабы снабжали нас едой. Там жили дурса, то самое племя, которое я обругал за их бессмысленное восстание. Соответственно, уже следующей ночью Чепмэн отправился в «Дурсаленд» с ливийцем, который хорошо знал те места. Оба они уехали верхом на верблюдах. Им предстояло проехать туда и обратно двести сорок километров.

Я с радистами и еще одним ливийцем остался в вади Саратель, ожидая, пока мои лазутчики вернутся из различных мест по всему побережью, где, как я предполагал, могли размещаться лагеря для пленных. До их прибытия мне было нечего делать, и на несколько дней вся моя физическая активность свелась к тому, что я перетаскивал свой коврик по кругу с востока на запад вслед за тенью дерева. С собой у меня завалялась только одна книга, «Кентерберийские рассказы», которую я неоднократно перечитывал, но в этом не было большой беды. Сначала я как будто пробежал через нее, а теперь с каждым прочтением открывал для себя что-то еще, так что книга постоянно оставалась новой.

До меня дошли слухи, что в Аль-Куббу лично прибыл Муссолини. Я не поверил. Затем человек, которому я полностью доверял, подтвердил, что несколько раз встречал его на рынке в Аль-Куббе, переодетым в сержанта. Он видел Муссолини до войны на публичных мероприятиях и клялся, что узнал его. История мне показалась настолько невероятной, что я решил ничего не предпринимать, пока не получу подтверждение. Я даже не включил этот слух в мой ежедневный отчет для армии, поскольку не хотел понижать собственные стандарты точности, да и просто не заинтересовался им. Без транспорта о похищении жирного пустозвона не приходилось и думать, а на покушение я был принципиально не готов. Наконец пришло подтверждение его присутствия в Киренаике, и, поскольку этот факт мог иметь некоторое политическое значение, я проинформировал 8-ю армию.

Позже я узнал, что в районе Дерны немцы организовали два крупных пересыльных лагеря для захваченных под Тобруком пленных. Там их держали по нескольку дней перед отправкой дальше в Бенгази. Это был мой шанс: если каждую неделю прибывает и убывает порядка тысячи человек, точный учет обеспечить невозможно, да и вряд ли режим охраны будет слишком строгим. Скорее всего, из этих лагерей не так уж сложно бежать, а потом скрыться до поднятия тревоги. Я немедленно приступил к воплощению своего плана, намереваясь осмотреть лагеря и организовать побег.

Поскольку я недостаточно знал окрестности Дерны, чтобы перемещаться по ночам в одиночку, сначала я поехал к шатру шейха Мухтара в пятнадцати километрах вверх по вади Саратель и попросил его найти мне проводника – хабира. Он пообещал сделать все возможное. Как только я вернулся к своему дереву, ко мне на очень рослом верблюде подъехал дряхлый араб.

– Меня зовут Омар ибн Касим, – сказал он, – мы вместе поедем в Дерну повидать Али аль-Барази. Тебе есть на чем ехать или возьмешь моего верблюда?

– У меня есть кобыла, – ответил я.

– Тогда едем.

Я сложил свой джерд, повесил ранец, приказал помощнику-ливийцу седлать Птичку и сказал, что уезжаю в Дерну на неделю, оставляя на его попечение радистов. Затем мы с Омаром отправились в путь.

Пока мы выбирались из вади, наступила ночь. Омар прокладывал маршрут по каменистой равнине. Мы ехали молча. Было очень темно, небо затянуло облаками, приближалась одна из редких летних бурь. Птичка постоянно спотыкалась, продвигались вперед мы медленно. То и дело я посматривал на компас: Омар четко держал курс чуть севернее северо-востока. Не понимаю, как ему это удавалось без звезд на небе или каких-либо отчетливых ориентиров на земле. Вокруг расстилалось каменистое плато с кустарниками и небольшими впадинами, заполненными мягким песком. Даже при свете дня пейзаж оставался крайне невыразительным. Мы проехали уже три часа, когда он остановился и спросил, не вижу ли я впереди белого строения, воздвигнутого над колодцем.

Я тщательно вглядывался в густую темноту, но так ничего и не увидел.

– А вы не видите? – спросил я.

– Да как же я увижу? На правый глаз я слеп, да и левый не сильно лучше. Ночью я не разгляжу вообще ничего, – ворчливо ответил Омар.

У меня заколотилось сердце: дурак,