верблюдов паслась на дальних пастбищах, а упряжь, веревки, сундуки и другое наше снаряжение хранились в полном беспорядке. Я начал готовиться к переезду в места более отдаленные и менее людные (штаб-квартира находилась всего в десятке километров от главной дороги), рассчитывая отправиться в путь через три дня. На второй день еще затемно ко мне приехал Метвалла и сообщил, что на рассвете из Ламлуды выйдет итальянский отряд, который некий басас ведет прямо к нам. Метвалла рекомендовал уходить немедленно. Было понятно, что, если итальянцы просто обнаружат нашу группу, даже не захватят в плен, они обвинят всех окрестных арабов, включая наших самых преданных друзей, в пособничестве и подвергнут репрессиям. Делать нечего, надо было убираться. На закате того же дня мы тронулись в путь, тяжело нагрузив верблюдов и людей. Благодаря стараниям Саада Али Рахумы мы унесли все, что у нас было, но гнилые веревки постоянно рвались, а вьюки разваливались. И двух часов не прошло, как нам пришлось остановиться, укрывшись в неглубоком ущелье, которое обеспечивало хоть какую-то защиту. Я услышал топот копыт и, продравшись наверх через кусты, увидел Метваллу с тремя спутниками. Заметив меня, он придержал коня и сообщил, что торопится в Дерну узнать новости и показаться властям, после чего поспешно умчался. Было довольно унизительно прятаться в каких-то зарослях, а осознание, что вчерашние друзья и соратники теперь меня сторонятся, довело меня до отчаяния. В скверном настроении я уселся в ущелье, не зная, что делать дальше. Мои товарищи сидели вокруг в скорбном молчании, ожидая указаний, но у меня не было ни одного слова, чтобы их поддержать. Я был разбит.

Немецкий бомбардировщик Ju.87 («Штука») атакует британские позиции под Тобруком

Саад Али Рахума подошел, присел рядом со мной – очень спокойный и сдержанный – и заговорил:

– Тяжелое вооружение и боеприпасы нам все равно нужны были, только чтобы впечатлить шейхов. Оно не понадобится, во всяком случае, до лучших времен. Взрывчатка тоже тяжелая. Несколько дней мы без нее точно обойдемся. Подумай, майор, не устроить ли нам здесь схрон? Тогда мы легко увезем рации, еду и наше личное оружие. Кажется, я знаю заброшенный колодец неподалеку. Давай съездим вдвоем, посмотрим, годится ли он для наших целей.

Я вяло согласился. Саад Али вскочил на свою лошадь и с шумом выбрался из ущелья.

– Вот вам, басасин! – рявкнул он и вскинул руку с выставленным средним пальцем. Этому грубому жесту он, похоже, научился в Египте, и в интерпретации Саада Али тот означал «мой палец им в задницу».

Мы ехали молча, пока он не остановился на краю ровного луга и бросил взгляд на меня, понуро трясущегося в седле.

– Давай-ка съездим наперегонки до того дерева – я тебя сделаю. Раз, два, три, поехали!

Мы понеслись – он на своей тощей гнедой кобыле, а я на моей белой Птичке (хоть раз все четыре подковы были у нее на месте!). У дерева он опередил меня на два корпуса.

– Нечестно! – прокомментировал он результат. – Ты в два раза меня тяжелее. Я дам тебе фору.

Мы помчались галопом назад, и он снова с легкостью меня обогнал.

– Подожди! – заговорил теперь я. – Сейчас я отыграюсь.

Я расстегнул и бросил на траву свой тяжелый ремень с пистолетом в кобуре и подсумком с патронами.

– Фора три корпуса – и поминай как звали.

Третий заезд я выиграл, опередив соперника на голову. Лошади тяжело дышали, пока мы шагом возвращались к тому месту, где я скинул ремень. Саад Али ударился в воспоминания:

– Когда я был молод, у нас были лошади, настоящие лошади. Мы гордились своим искусством верховой езды. Я был хорошим наездником. Мог поставить серебряную монету себе на ботинок, проскакать галопом вокруг такого луга, и монетка осталась бы на месте, не упала. Майор, у тебя нет серебряной монеты?

Не нашлось, но я отыскал плоский камешек подходящего размера и положил на его ботинок. Он с ходу пустил лошадь в галоп, но камень почти сразу упал.

– А чего еще ждать, с такой-то лошадью? – проворчал он. – Попробуй теперь ты на своей милой Птичке.

Я поскакал, потерял камень еще быстрее и вернулся, заливаясь смехом. Саад Али Рахума нахально улыбнулся:

– Кажется, майор стал немного счастливее.

– Тысячу раз спасибо тебе. Где этот твой колодец?

Неприметный вход в колодец мы нашли среди обломков скал у вершины холма. Я отвесил Сааду Али комплимент за то, что он вспомнил об этом месте спустя столько лет.

– В Джебеле больше десяти тысяч заброшенных цистерн, и я знаю их все, – похвалился он.

Колодец идеально подходил для нашего склада: темный, сухой и настолько глубокий, что спуститься вниз можно только по лестнице или на веревке – от обычных воришек такой защиты вполне достаточно. Мы вернулись в ущелье, где все так же уныло сидели наши бойцы. Саада Али переполняла энергия: несколько человек с первой партией груза он отправил к цистерне, одного оставил следить за нашими животными и оставшимся скарбом, а с остальными выбрался на плато, поросшее люцерной.

– За работу, ребята. Рубите траву. Длинные стебли лучше. Давайте, парни. Сколько вы бездельничали, никчемные солдатики, забыли уже, наверное, как плести веревки?

В словах его была такая невероятная энергия, что мы все принялись исступленно рубить люцерну. Сам он сел, прислонившись к какой-то свае, и начал быстро и методично скручивать из жестких стеблей нити, а затем из нитей – веревку. Чем бы ни занимался этот удивительный человек – месил тесто, подковывал лошадей или плел веревки, – он все делал с четкостью и быстротой настоящего профессионала. В этом смысле он сильно отличался от своих соплеменников, которые к ручному труду относились с презрением, а если нужда все-таки заставляла что-то сделать, то выяснялось, что руки у них растут не из того места. Трое наших самых возрастных солдат присоединились к Сааду Али, кое-как пытаясь посостязаться с ним в ловкости.

Не отвлекаясь от работы, Саад Али Рахума осыпа́л своих помощников ядовитыми шутками, не давая им ни секунды продыху. Я верхом поехал к колодцу. Когда работа там закончилась, я вернулся и обнаружил на земле готовый внушительный моток грубой веревки. Люди устали, но были довольны, поэтому, когда знакомый араб пробрался к нам и сообщил, что по нашему следу движется басас, мы лишь рассмеялись. Саад Али Рахума вернул нам наш боевой дух.

К полудню, изготовив больше ста метров веревки, мы начали загружать всё в колодец. Подъехал шейх Абдул Джалиль ибн Тайиб, за которым