На его глазах закутанный в плащ человек воровато подбросил к воротам корзину с несколькими ковригами хлеба и бутылкой вина. Подчеркнуто отвернувшиеся в другую сторону, стражники сделали вид, будто ничего не замечают, и выручать Ульдиссиана не торопились. Судя по всему, они благоговели перед ним не меньше, чем прочие горожане.

– Мои земляки – народ щедрый, отзывчивый. Им всего-навсего хочется отблагодарить тебя за доброе дело – что ж тут дурного?

– Ульдиссиан, нам лучше уехать, пока все это не приняло еще больший размах, – заметила Лилия. – Пора продолжить путь в большой город.

Изначально путники согласились остаться в имении Итона всего на одну ночь, однако одна ночь обернулась двумя, а затем и тремя. Итон об их отбытии даже не заикался, а Ульдиссиан быстро обнаружил, что очень соскучился по простым удобствам вроде настоящей постели и пристойной еды. Ему нравилась Парта, нравились ее жители – особенно гостеприимный купец… вот только эта чрезмерная щедрость не на шутку смущала: казалось, подобного он не заслуживает.

– Не могу, – наконец ответил Ульдиссиан. – Рано еще.

Ни слова более не говоря, он направился к двери.

Остальные поднялись на ноги.

– Куда это ты? – первым из них спросил Ахилий.

– Наружу. Сделать, что следует. Подождите здесь.

Возможности затеять спор Ульдиссиан им не оставил. Особенно волновало его, что скажет Лилия, если он вдруг замешкается. Да, он по-прежнему собирался ехать в Кеджан… только… только еще не сейчас.

По лестнице он промчался, едва касаясь ногами ступеней, но стоило ему устремиться к выходу, сзади его нагнал, с горящими от восторга глазами, и зашагал рядом тощий, пронырливый Седрик.

– Ты, наконец, выйдешь к людям? Выйдешь, покажешься всем, да? А что-нибудь этакое, как в прошлый раз, сделаешь?

Крестьянин поморщился.

– Да, выйду, но выйду один. А ты, Сед, останься дома. Останься, так оно безопаснее.

– Безопаснее? Да чего там опасного-то?

Вместо ответа Ульдиссиан ускорил шаги и ступил за порог, самую малость опередив мальчишку. Однако, когда сын Итона вознамерился выйти следом, двери захлопнулись перед его носом, хотя до створок никто не дотронулся даже пальцем.

Выйдя из дома, Ульдиссиан с облегчением перевел дух. Да, он надеялся, что двери ему подчинятся, но, стоило этому вправду произойти, все-таки был здорово удивлен. Теперь дверей не открыть никому, пока он, Ульдиссиан, не доберется до главной площади Парты, ну а к тому времени отговаривать его будет поздно…

К несчастью, если он рассчитывал добраться до площади незамеченным, в этом новые способности его подвели. Не успел Ульдиссиан выступить за ворота имения, а поблизости уже начал собираться народ. Как будто все в городке ждали, когда же он выйдет наружу… что, на его взгляд, вполне могло оказаться истинной правдой. Однако никто вокруг не проявлял к нему ни неприязни, ни страха. Скорее, наоборот. Скорее, на лицах партанцев отражалось нечто близкое к… преклонению?

Подобных чувств ему от них вовсе не требовалось. Примерно так же на него смотрела Серентия, отчего он до сих пор чувствовал себя крайне неловко. Он ведь простой человек. Он пришел предложить людям сравняться в возможностях с ним, освободиться от власти аристократов и магов… а, главное, от власти Церкви с Собором. Становиться предметом всеобщего поклонения Ульдиссиан ничуть не хотел.

Ну что ж, для начала нужно показать всем: совершенное им – не такое уж чудо, подобные «чудеса» они вполне могут выучиться творить сами!

К тому времени, как он добрался до главной площади, за ним следовала внушительная толпа, но никакой угрозы со стороны окружающих Ульдиссиан по-прежнему не чувствовал. Возможно, напрасно он побоялся сразу же взять с собою друзей… однако поблизости еще вполне мог отыскаться тот, кто сочтет его порождением зла, чудовищем, каким он был объявлен в родной деревне.

Центр Парты представлял собой открытую, мощенную камнем площадь, куда по утрам съезжались купцы и крестьяне, торговавшие с повозок разными разностями – особенно мясом и прочей провизией. Повозки кольцом окружали широкую чашу фонтана с изваянием длиннобородого мудреца, держащего под мышкой несколько двойных свитков, посередине. Мастер Итон рассказывал, что это Протей, один из основателей Парты, призывавший людей к мягкосердечию и взаимопониманию. «Пожалуй, здесь, под сенью Протея, лучше всего и начать», – подумал Ульдиссиан.

Бортик фонтана украшали изваяния четырех изогнувшихся в прыжке рыб, а из пастей их били вверх струйки воды. Прямо между двумя из них сын Диомеда и выбрал себе местечко: так Протей будет взирать на толпу из-за его спины.

Торговля на рынке шла бойко, однако, едва он остановился, горожане разом притихли. Внезапно Ульдиссиана охватила тревога. Во рту пересохло, захотелось сунуть голову в фонтан – и не только затем, чтоб утолить нежданную жажду, но чтобы спрятаться от тех самых слушателей, ради которых он сюда и явился.

Но тут Ульдиссиан заметил в толпе весьма знакомое лицо – ту самую женщину, Барту, а опустив взгляд, обнаружил с ней рядом и ее сына, лучезарно улыбавшегося тому, кто его исцелил, будто родному отцу.

Увидев их, крестьянин разом обрел ненадолго утраченное присутствие духа. Сам того не сознавая, он принял ту же позу, что и статуя над фонтаном, обвел взглядом толпу и во всеуслышанье провозгласил:

– То, что я сделал, вовсе никакое не чудо!

Некоторые встретили его слова с недоверием, на лицах других отразилось немалое замешательство, а Барта заулыбалась, будто он этак кротко, смиренно пошутил. Кто-кто, а уж она-то видела все сама, и сын служил живым свидетельством тому, что глаза ее не обманули.

Однако Ульдиссиан, взглянув на нее, покачал головой и продолжил:

– Никакое это не чудо… поймите: в каждом из вас таится способность совершить то же самое, а то и большее!

В толпе поднялся ропот: очевидно, этому заявлению многие из собравшихся поверили не больше, чем предыдущему.

– Да послушайте же меня! – во весь голос закричал сын Диомеда. – Послушайте! В прошлом, совсем недавно, я ничем не отличался от любого из вас! Возделывал землю, разводил скот и ни о чем не заботился, кроме повседневных трудов. Ни о чем, кроме них, не задумывался. И жестокая грызня между кланами магов меня вовсе не волновала, если не брать в счет надежды на то, что она не затронет родной деревни! И пустословию миссионеров из Собора и Церкви я тоже значения не придавал, зная, что они ничего не сделали для родных, долго страдавших от чумной хвори, да так по итогу от нее и зачахших!

Тут на лицах многих отразилось сочувствие, а кое-кто из толпы понимающе закивал. Среди собравшихся Ульдиссиан углядел, по крайней мере, нескольких, судя по рябым, изъязвленным шрамами лицам, переживших чуму. Быть может, Парта в целом очень и очень преуспевала, однако отдельным ее жителям, ясное дело, довелось хлебнуть горя сполна.