– Все здесь, никуда не делось, – повторил мальчик вслух, несознавая, что и его лицо наполняется внутренним сиянием. – Все.

Джейк вдруг расслышал какой-то звук – собственно, он слышалего уже давно, с того самого момента, как ступил на пустырь. Этот дивныйхрустальный напев, полный невыразимой прелести и невыразимого одиночества,можно было бы уподобить песне ветра, летящего над пустынной равниной, если быне одно "но": он был живой.Джейку он казался звуком тысячи голосов,поющих некий величественный открытый аккорд. Мальчик опустил глаза к земле, иего точно ударило: в низком кустарнике, в неопрятных зарослях бурьяна, средихолмиков кирпича проступали лица. Лица.

– Что вы? – прошептал Джейк. – Ктовы?

Ответа он не получил, но за хором голосов как будто бырасслышал стук копыт по пыльной земле, револьверные выстрелы и пение ангелов,возглашавших из полумрака осанну. Притаившиеся в развалинах лица, казалось,поворачивались ему вслед. Они как будто следили за его продвижением вперед – непитая, однако, никакого злого умысла. Джейк видел Сорок шестую улицу и крайрезиденции ООН на Первой авеню, но ему не было дела до этих зданий – ему небыло деладо Нью-Йорка. Город побледнел, стал бесцветным, как оконное стекло.

Напев ширился. Теперь в едином звуке сливалась не тысячаголосов – миллион; разверстой воронкой подымались они из глубочайшего колодцавселенной. В этом общем хоре Джейк ловил отдельные имена, но какие – сказать немог. Одно, возможно, было "Мартен". Одно, возможно,"Катберт". Еще одно, возможно, "Роланд" – "Роланд изГалаада".

Имена, журчанье речи, в которой причудливо сплелись, бытьможет, сорок сороков разнообразнейших историй, и над всем – привольноразливающийся, необычайно красивый напев; звенящие ноты, которые хотелинаполнить голову Джейка ослепительным белым светом. И, распираемый такойогромной радостью, что она грозила разорвать его на части, мальчик понял: этоголос Согласия,голос Света,голос Вечности.Великий хор подтверждения, поющий напустыре. Поющий для него.

И тут в колючих зарослях репейника Джейк увидел ключ… аследом – розу.

Ноги у Джейка предательски подкосились, и мальчик упал наколени. Он смутно сознавал, что плачет, и еще более смутно – что слегка намочилштаны. Не вставая с колен, он пополз вперед и потянулся к лежавшему в заросляхрепейника ключу. Это его простые очертания снились Джейку.

Он подумал: "Маленькая, похожая на s кривулька на конце– вот в чем секрет".

Пальцы Джейка сомкнулись на ключе, и голоса возвысились вмелодичном крике торжества; возглас Джейка потонул в этом стройном хоре.Мальчик увидел, как ключ в его пальцах на миг вспыхнул нестерпимой сияющейбелизной; ощутил, как вверх по руке судорогой пробежал невероятно мощныйразряд. Словно Джейк схватился за провод под высоким напряжением, только болине было.

Раскрыв "Чарли Чух-Чуха", Джейк вложил ключ вкнигу. Взгляд мальчика вновь остановился на розе, и он понял: вотподлинный ключ– ключ ко всему. Не вставая с колен, Джейк двинулся к цветку; лицо еголучилось, глаза пылали, как озерца слепящего голубого огня.

Роза росла из пучка невиданной лиловой травы.

Стоило Джейку приблизиться к этому нездешне-лиловомуостровку, как роза начала раскрывать бутон. Лепесток за потаенным лепесткомотверзала она темно-алое горнило, и каждый из них сжигала собственная тайнаяярость. Джейк в жизни не видел ничего столь насыщенно, напряженно и абсолютноживого.

Он потянулся грязной рукой к этому диву. Голоса принялисьвыпевать его, Джейка, имя… и в самое сердце к мальчику проник убийственный,беспощадный страх. Холодный, как лед, и тяжелый, как камень.

Что-то было не так. Джейк чувствовал некий диссонанс,подобный глубокой уродливой царапине на бесценном произведении искусства илигубительной горячке, тлеющей под хладным челом больного.

Это было что-то вроде червя. Червя, прогрызающего себе путь.Что-то сродни неясной тени, рыщущей за поворотом дороги.

Тут, явив желтый слепящий свет, для Джейка раскрылось сердцерозы, и все мысли мальчика смыла волна недоверчивого изумления. На миг Джейкупочудилось, будто он видит обычную пыльцу, наделенную тем сверхъестественнымсиянием, какое жило в каждом предмете на этой заброшенной стройплощадке, – вотчто он подумал, пусть даже никогда не слыхал о пыльце у роз. Он нагнулсяпоближе и разглядел, что кружок – средоточие слепящей желтизны – никакая непыльца. Это было солнце:в середке у розы, росшей в лиловой траве, дышал жаромисполинский кузнечный горн.

Страх вернулся – теперь он перерос в подлинный ужас."Она такая, как надо, – проносилось в голове у Джейка, – здесь все такое,как надо, но она может заболеть, по-моему, уже заболевает. Мне позволенопочувствовать столько ее боли, сколько я могу вынести… но в чем ее болезнь? Ичем я могу помочь?"

Что-то вроде червя.

Джейк чувствовал – вот оно бьется, точно больное гадкоесердце, восстает на безмятежную красоту розы, визгливо сквернословит, заглушаяутешивший и подбодривший его хор голосов.

Он нагнулся к розе еще ближе и увидел, что ее сердцевина –не одно, а множество солнц… быть может, в яростной, но хрупкой скорлупкепомещались все сущие солнца.

"Но роза больна. Она в страшной опасности".

Зная, что прикосновение к этому сияющему микрокосму почтинаверняка означает смерть, но не в силах остановиться, Джейк потянулся вперед.Жест этот был продиктован не любопытством, не ужасом – сильнейшей, неизъяснимойпотребностью защитить розу.

Когда Джейк вновь пришел в себя, то поначалу понял толькодве вещи: прошло очень много времени и голова у него раскалывается от боли.

"Что произошло? Меня ограбили?"

Он перевернулся и сел. Голова опять взорвалась болью. Джейкподнес руку к левому виску, а когда отнял, на пальцах осталась кровь. Мальчикопустил глаза и увидел высовывающийся из сорной травы кирпич. Его закругленныйугол был чересчур уж красен.

"Хорошо еще, не острый. Иначе я, верно, был бы уже натом свете или в коме".

Взглянув на запястье, Джейк с удивлением обнаружил там своичасы. Не сверхдорогие, "Сейко", но в Нью-Йорке нельзя улечься баинькина пустыре и не лишиться своего имущества, дорогого ли, нет ли – неважно.Всегда найдется кто-нибудь, кто с величайшей радостью избавит вас от него.Джейку, похоже, повезло.

Часы показывали шестнадцать пятнадцать. Он пролежал здесь,ничего не сознавая и не воспринимая, самое малое шесть часов. Вероятно, отецуже отрядил за ним фараонов. Ну и пусть. Джейку казалось, что за пайперовскийпорог он вышел примерно тысячу лет назад.