кто-то обращается к нему и говорит, что он тоже важен. Я не оправдываю того, что Эдди натворил… но я понимаю.

Кэсси закрыла вкладку с Саймоном и вернулась в спальню Д’Агоста. В тот же момент Пенни развернулась на своем стуле и села лицом к Эдварду.

– Я думаю, нам стоит поехать в путешествие. В настоящее путешествие. Мне кажется, нам это нужно. По-моему, мы отдалились друг от друга.

Эдвард не отвечал. Пенни подошла к нему и похлопала по плечу.

– Земля – Эдди.

Ничего.

Она похлопала сильнее. Снова никакой реакции.

Она стукнула его по спине. Не сильно, но достаточно, чтобы дать выход раздражению. По-прежнему ничего.

– Вот тебе и доказательство, – сказала Пении. – Как будто мало того, что мы вот уже год не занимаемся сексом. Я считаю, тебе надо с кем-то посоветоваться. Я отправила тебе ссылку на психотерапевтический алгоритм, к которому обращался муж моей подруги Рины. Она говорит, ему помогло. Ты должен договориться о сессии, Эд. Потому что так продолжаться больше не может.

Эдвард не отвечал.

– Только не говори мне, что ты сидишь в той церкви, про которую рассказывал, – продолжала Пении. – Я начинаю думать, что эти люди токсичны. Я хочу сказать, я сама росла в религиозной семье, но мы никогда не слышали, чтобы прихожане проводили в церкви столько времени. Что вообще ты знаешь об этих… как ты их называешь?

– Факелы, – сказал Эдвард, не поворачиваясь к жене.

– Я собираюсь поинтересоваться в полиции, слышали ли они про этих Факелов, – сказала она. – По-моему, это настоящая секта.

Пенни выждала еще мгновение, потом сердито фыркнула и села на свое место.

Эли дотронулась до руки Кэсси и сказала:

– Откуда сим знает, что они говорили друг другу, если оба… ну, ты поняла…

– У них была система умного дома «Горизонт», – сказала Кэсси, указывая на небольшой синий динамик на потолке. – После Закона о принудительном деторождении такие системы в обязательном порядке записывали все разговоры в пределах доступа. Если звучали определенные слова, система отправляла уведомление в полицию. Все, что говорилось в семье Д’Агоста, записывалось. Точно так же они восстановили и мои разговоры с Харрисом.

– Но как Криспин Лейк получил доступ к записям?

– Если ты – осужденный правонарушитель, – сказала Кэсси, – все твои записи вне зависимости от того, с кем ты разговариваешь, становятся публичными.

– То есть все, что мы говорим или делаем, может использоваться другими людьми к собственной выгоде, – заключила Эли.

– Ты все правильно поняла.

Минуту спустя Эдвард встал со стула и пошел вниз. Кэсси уже знала, что будет дальше.

– Может, тебе лучше уйти? – спросила она Эли.

– Ни за что.

Девочка двинулась за Эдвардом, Кэсси – следом.

– Эли…

– Я должна это увидеть, – сказала Эли. – Должна увидеть, что сделали другие люди. Не только мой отец.

Эдвард прошел на кухню и взял со стола толстую разделочную доску. Провел пальцем по дереву, взвесил ее в руке. Потом снова поднялся в спальню, Эли и Кэсси за ним.

Он подошел к Пенни, сидевшей на рабочем месте. Она не повернулась к нему. Пенни копалась в своих рисунках, пробовала разные наряды, составляя образы, а потом натягивала их на копии разных кастов, приспосабливая под особенности фигуры. Эдвард постоял у нее за спиной, сжимая доску в руке. Наконец Пенни оглянулась.

– Какого черта ты делаешь? – спросила она.

– Огонь будет гореть вечно, – сказал Эдвард, – но, к счастью, ты его уже не почувствуешь.

Он поднял доску повыше и обрушил ее Пенни на голову.

Раздался тошнотворный хруст. Пенни повалилась со стула. Наверное, от удара она потеряла сознание или уже была мертва, потому что никак не попыталась смягчить падение. Ковер начал пропитываться кровью. Эли ойкнула и зажала ладонью рот. Эдвард снова занес доску. Потом еще раз. И еще. Хруст сменился влажным чавканьем. Кэсси отвернулась. Потом доска со стуком упала на пол у ее ног, расколотая надвое и покрытая кровью.

Эдвард Д’Агоста подошел к своему шкафу и распахнул дверцы. Он вытащил с полки шесть жестяных канистр с керосином и расставил их вокруг распростертого тела Пенни. Сел обратно на свой стул и надел визор. Его пальцы оставили на пластике кровавые следы.

– Мы не покончили с собой, – сказал он негромко, глядя на труп жены на полу. – Мы совершили акт революционного самопожертвования, протестуя против бесчеловечного устройства мира.

Внезапно Эдвард запел.

– Неважно, что они говорят, – пел он. – Неважно, что они делают.

– Что это за песня? – спросила Эли.

– «Я сожалею» группы «Дельфоникс», – ответила Кэсси. – Из альбома «Ла-ла означает, что я тебя люблю». Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой.

– Почему Эдвард Д’Агоста ее поет?

– В ночь на восемнадцатое ноября семьдесят восьмого, – сказала Кэсси, – Джеймс Джонс убедил своих последователей совершить то, что он называл «революционным самопожертвованием». Д’Агоста в точности повторяет слова Джонса с записи из Джонстауна, когда погибло девятьсот девять человек. В конце пленки, когда последователи Джонса выпили яд и дети перестали плакать, а все вокруг затихло, можно услышать эту самую песню. Только она играет очень медленно. И звучит… прямо сатанински.

Эли покосилась на Кэсси.

– Откуда ты это знаешь?

– Когда-то давно это была моя работа.

Тут Д’Агоста снова заговорил:

– В церкви моей найду я спасение.

– В церкви, – повторила Эли. – Той самой, про которую говорила Пенни. Это же Церковь Факелов, правда?

– Очевидно, да, – сказала Кэсси. – Может, там мы что-то поймем. Что-то, что связывает все это вместе.

– Мы пойдем туда? – спросила Эли, вытаращив на Кэсси испуганные глаза. – Это там встречались Факелы?

– Да, там. – Она вгляделась в лицо девочки. – Но тебе лучше вернуться в Терру—.

Эли сделала глубокий вдох и выпрямилась.

– Ни за что на свете я не уйду просто так. Ради своих родителей я должна узнать правду.

– Тогда ладно.

Кэсси вызвала меню своего ТПД и выбрала подпункт ЦЕРКОВЬ ФАКЕЛОВ.

Церковь Факелов. Приват в Терре+, где Харрис якобы зомбировал сотни Факелов, отравляя их умы, после чего заставил их совершить одно из величайших зверств в современной истории.

В другом меню Кэсси выбрала статус Участника. Спальня Д’Агосты погасла, и она оказалась сидящей на деревянной скамье в большом квадратном зале со стенами из серого мрамора и красным ковровым покрытием на полу. На возвышении там стояла деревянная кафедра, со сводчатого потолка высотой не меньше десяти метров свисала хрустальная люстра, и красный ковер отражался в ее подвесках. Сотни кастов сидели на скамьях плечом к плечу. Мужчины и женщины разного возраста, с разными фигурами, разных рас и национальностей. Все хранили молчание. И смотрели на кафедру, как будто дожидаясь чьего-то появления.

Эли нашлась в соседнем от Кэсси ряду. Она учащенно дышала от испуга.

Внезапно без всякого предупреждения зал погрузился во тьму. Стихли последние звуки. Сердце отчаянно забилось у Кэсси в груди. Заиграла песня: «Я сожалею» группы «Дельфоникс». Но колонок вокруг Кэсси не видела.

– Что происходит? – шепнула Эли, нервозно оглядываясь по сторонам.

– Понятия не имею, – ответила Кэсси. – Никто не видел, как выглядела Церковь