розыгрыш, и повесила трубку. Она извинилась перед ними — хорошие манеры, когда она хочет.

— Значит, она позволила тебе привести ее домой? — спрашиваю я.

Яков снова смеется. — Она вытряхнула из меня все дерьмо.

Он показывает на свою щеку — это излишне, поскольку форма руки светится на его лице, как маяк.

— Пришлось закинуть ее на плечо, как мешок с картошкой, и затащить в лимузин.

Он скривил лицо в гримасе, которая выглядит болезненной только при взгляде на нее. — Мрачновато. Заставил меня почувствовать себя твоей гребаной Шестёркой.

Я не уверена, о чем он говорит, но его синяки и голос говорят мне все, что нужно знать. — Мне так жаль, Кав. Ты этого не заслуживаешь.

— Да нет, все в порядке. — Яков мрачно усмехается, на этот раз без веселья. — И я это заслужил.

Я понятия не имею, что на это ответить, но, зная Якова, ему и не нужно, чтобы я что-то говорил. Схватив пиво из упаковки, я со вздохом откупориваю его и прижимаю свою бутылку к его.

— Спасибо, Кав.

В ответ он лишь полуулыбается сквозь маску синяков.

Глава 27

Переговоры между братом и сестрой

Закари

Следующий день — день раскаяния.

Я начинаю с Захары.

Организовать встречу не так-то просто. В Спиркресте нельзя обменяться взглядом с кем-то в коридоре между классами без того, чтобы об этом не узнала вся школа. У стен здесь есть глаза, и если один человек увидит что-то одно, социальные сети гарантируют, что об этом узнают все остальные.

К счастью для меня, кампус Спиркреста очень большой, и у меня есть ключ от мест, куда большинство студентов не имеют доступа. Я пишу Захаре и прошу ее встретиться со мной в кабинете математики на верхнем этаже Нового поместья. Из-за неудобного угла двери, даже если встать прямо напротив стеклянной панели в ее центре, можно увидеть лишь небольшой уголок класса.

Конечно, найти место для встречи — самое простое. Учитывая, как Заро была в ярости с тех пор, как узнала, что я попросил Якова присмотреть за ней, и то, что накануне вечером я ее похитил, не могу представить, что она испытывает ко мне большую доброжелательность.

Но сегодня день раскаяния, так что я готов подождать. Заро прочитала мое сообщение, но не ответила. Она может прийти, а может и нет. Неизвестно.

Поэтому я сажусь в самый дальний от двери угол аудитории, достаю из кармана пальто книгу в мягкой обложке — сборник эссе Дэвида Юма, на который я собираюсь сослаться в своем задании по эстетике для мистера Эмброуза, — и начинаю читать.

Она заставляет меня ждать почти два часа.

Она появляется перед самым полуднем.

Видеть ее — горько-сладкое чувство, странная смесь меланхолии и ностальгии. В ее лице я вижу остатки той младшей сестры, которую я так ярко помню: в больших темных глазах с лесом вьющихся ресниц, в естественном сиянии кожи и округлости щек, в надутых губах, которые напоминают мне о том, что ее рот подрагивал каждый раз, когда она собиралась заплакать, будучи маленькой девочкой.

Это остатки прежней Заро, но они, как драгоценные камни, вписаны в облик новой Заро. Более высокая Заро, с грацией и изяществом танцовщицы, Заро с прямым, вызывающим взглядом. Заро в колготках от Гуччи и безразмерном блейзере, пояс на талии, длинные черные локоны наполовину распущены, кончики теперь медово-золотистые.

Заро всегда была мягким существом, но все, что осталось в ней мягкого, сейчас хорошо спрятано. Даже от меня.

Может быть, особенно от меня.

— Доброе утро, Захара, — приветствую я ее. — Тебе не нужно было наряжаться из-за меня.

— Мне нужно кое-где побывать после этого, — огрызнулась она. — Так что лучше не задерживаться.

Я хочу сказать ей, что все уже закончилось бы, если бы она пришла раньше, но я слишком благодарен за то, что она вообще пришла, чтобы беспокоиться об этом. Я киваю. — Это не займет много времени. Куда ты направляешься?

— Зачем? — с усмешкой спрашивает она. — Чтобы натравить на меня свою собаку?

Я вздыхаю.

— Послушай, Захара. Я не собираюсь говорить об этом. Я сожалею, что попросил Якова присмотреть за тобой. Не потому, что я жалею об этом или думаю, что это плохая идея. Я сожалею о том, что ты чувствуешь из-за этого. Я никогда не хотел этого. Я никогда, никогда не хочу, чтобы ты чувствовала, что я тебе не доверяю или что я смотрю на тебя свысока.

Она разразилась гневным смехом.

— О, ты же не хочешь, чтобы я так себя чувствовала? Ты не хочешь, чтобы я чувствовала, что ты видишь во мне маленькую девочку, которая не может позаботиться о себе и принять собственное решение, поэтому, чтобы показать мне, что ты действительно уважаешь меня, ты не пачкаешь руки, пытаясь контролировать меня, а просто заставляешь своего большого страшного друга делать это за тебя?

— Я не пытаюсь тебя контролировать, — сразу же говорю я. — Я пытаюсь защитить тебя.

— Отлично. Отлично. Я чувствую себя такой благословенной и счастливой, что меня окружает столько мужчин, которые хотят защитить меня, контролируя меня.

Я сжимаю челюсти, заставляя себя тщательно обдумать свои слова. Меньше всего мне сейчас хочется говорить от злости. Я попросил Заро встретиться со мной здесь, потому что хочу разобраться с ней, а не углублять пропасть между нами.

— Послушай, я понимаю, почему ты так думаешь, — медленно говорю я.

Она резко прерывает меня. — Не надо меня опекать.

— Хорошо. Тогда почему бы тебе не сказать мне, как это исправить?

Она смотрит на меня секунду, словно не ожидая, что я это скажу. Она быстро приходит в себя и говорит: —Я хочу, чтобы ты заставил своего тупого друга оставить меня в покое.

Я обдумываю свой ответ. Я понимаю, что играю с книгой, перебирая страницы и перелистывая их туда-сюда. Возможно, это заставляет меня нервничать, а я не хочу, чтобы Заро думала, что я нервничаю. Я закрываю книгу и откладываю ее в сторону.

— Хорошо. Я попрошу Якова перестать следить за тобой. Что будет дальше?

— Что ты имеешь в виду? — Ее тон короткий и раздраженный.

— Я имею в виду, когда ты станешь самостоятельной и независимой, без подстраховки и без моего вмешательства. Что будет после? Ты будешь ходить в частные клубы в Лондоне с руководителями технологических компаний, и что дальше?

Щеки Захары окрашиваются в тусклый цвет. Она скрещивает ноги и выдыхает через нос. Ее пальцы обхватывают край стола и сжимают его.

— Я не дура, ясно? — говорит она