— Федор, вы чаю хотите? — Бородин тепло улыбнулся.

— Чаю? Нет. Не стоит беспокоиться. Спасибо.

— Ладно, нет так нет. Скажите, Ольга Коломеец когда-нибудьговорила о суициде?

— О чем? Ах, ну да, я понял. Она не просто говорила об этом.Она культивировала тему самоубийства, особенно в переходном возрасте. Стену надсвоей кроватью увешала портретами Цветаевой, Есенина, Маяковского, но непотому, что любила стихи. Просто все они покончили с собой. Только этот у неебыл критерий. В восьмом классе устроила чудовищную демонстрацию, кстати, этотоже было окно. И знаете, из-за чего? Из-за джинсов! Ей страшно хотелось иметьнастоящие, американские, с фирменной биркой. Написала записку, что в ее смертивиновата мама, она не любит свою младшую дочь, прицепила патетическое посланиескотчем к холодильнику, встала на подоконник в тот момент, когда на кухненаходились три человека, в том числе ваш покорный слуга. Сняли ее, разумеется.Потом была история с несчастной любовью. С ума сходила по одному своемуоднокласснику. Написала помадой на зеркале в прихожей: «Ухожу потому, чтополюбила мерзавца с каменным сердцем!» Лиля застала ее с бритвенным лезвием набортике ванной. Ну, разумеется, лезвие кожи не коснулось. Однако все это толькоподтверждает, что ей помогли прыгнуть из окна. Когда человек грозит, он недоводит дело до конца. Ему надо испугать, обратить на себя внимание, чтобы всевокруг прыгали, жалели его, ну и так далее… Не знаю, сама, не сама, с однойстороны, да, с другой нет, и вообще, десять лет прошло, как было на самом деле,узнать уже невозможно. Кто мог рассказать, того нет на свете. — Речь Фердинандастановилась все невнятней, как будто он вдруг страшно захотел спать.Возбуждение сменилось апатией. Чтобы продолжить разговор, требовалось как-товстряхнуть его, однако Бородин решил пока не делать этого. Иногда реакция навопрос несет в себе больше информации, чем ответ, сформулированный вслух.

— Я вижу, вы действительно устали, — мягко произнес Бородин,— пожалуй, на сегодня достаточно. Я понимаю ваше состояние, вы потерялиженщину, которая очень много для вас значила. Будьте добры, ознакомьтесь спротоколом.

Бородин наблюдал, как равнодушно скользят глаза Фердинандапо строчкам. Казалось, он не читал, а почти спал.

— Да, все нормально, — кивнул он, протягивая бумаги.

— Вот здесь, пожалуйста: «С моих слов записано верно», числои подпись. И еще, вот это заполните, пожалуйста.

— Что это? Подписка о невыезде? — Фердинанд немного, нопроснулся. Глаза сухо заблестели.

— Всего лишь формальность, — утешил его Бородин, — вы ведьне собираетесь никуда уезжать из Москвы в ближайшее время? Нам нужна гарантияна постоянную связь с вами.

Фердинанд склонился над бумагой, Илья Никитич заметил, чтоон сделал несколько помарок и рука опять дрожала. Закончив, он откашлялся ихрипло выдавил:

— Какие вы все… одинаковые. Я не сбегу. Незачем и некуда.

В московской квартире Солодкиных ванная напоминала подводноецарство. Дымчато-бирюзовая плитка с выпуклым рисунком. Длинные извилистыеводоросли, хрупкие водяные лилии, золотистые и синие прожилки гармонировали снежно-голубым фаянсом и позолотой английской сантехники. Рама овальногозеркала, дверцы шкафчиков были украшены инкрустацией из бирюзы и малахита.Изящные морские коньки, кальмарчики, крабики. Каждая фигурка имела право статьотдельным ювелирным украшением. На позолоченных кранах таинственным блескомсияли синие и зеленые фианиты, неотличимые от настоящих сапфиров и изумрудов.

Маша любила купаться, улыбалась, весело дрыгала ножками.Огромная джакузи была для нее морем. Ксюша добавляла в воду ароматную соль,бросала яркие прелестные резиновые игрушки, поддерживая Машин затылок, давалаей вволю побарахтаться. Маша смеялась, шлепала ладошками по бирюзовой воде,тянулась за желтым утенком, ловила и брала в рот зеленого забавногокрокодильчика. Ксюша ловко переворачивала ее со спинки на животик, болталачто-то ласковое и бессмысленное, но вместо шикарной джакузи видела облезлую«сидячку» в доме своих родителей, шершавое, рыжее от ржавчины дно ванной,беловатую волокнистую мочалку с истлевшей ситцевой петелькой, толстый резиновыйшланг, похожий на гигантского бледного червя. Его надевали на кран и из негопроизводили полив голенького озябшего ребенка. Душ почему-то всегда был сломан.Над головой грозно покачивались безобразные трико и панталоны, вонялохозяйственным мылом, тут же на табуретке стоял жестяной таз с замоченнымбельем. Серая вода в тазу была подернута плотной мыльной пленкой и тяжело,жирно колыхалась.

Она зажмурилась, тряхнула головой, чтобы отогнать образсобственного ненавистного детства, и заставила себя широко улыбнуться.

— Ну все, солнышко, давай вылезать, у тебя уже глазкизакрываются. Сейчас покушаем, и спать. Потом, проснемся, погуляем, а потом… —она завернула Машу в пушистое зеленое полотенце и вдруг застыла, прижав ребенкак груди и уткнувшись носом в теплую влажную макушку.

Она привыкла рассказывать Маше все, чем предстоит имзаняться в ближайшее время, дела были самые приятные: кормление, гуляние, сон вкроватке, похожей на колыбель сказочной принцессы. Каждая мелочь, окружавшая ееребенка, была почти произведением искусства, и каждая минута таила в себекусочек праздника. Машино младенчество складывалось в сияющую мозаику и должнобыло остаться в ее памяти набором живых картинок, уютным райским садиком, вкотором всегда тепло, светло, чисто, пахнет цветами, птички садятся на ладонь ипоют сладкими соловьиными голосами, а все рыбки золотые и умеют говорить. Ноглавное, всегда рядом мама, надежная, сильная, спокойная, а не дрожащее пугало,которое глядит из зеркала красными, опухшими от слез глазами.

«Прекрати!» — приказала себе Ксюша, но сил уже не осталось.Слезы опять покатились по щекам, Маша моментально выпятила нижнюю губку,изогнула ее скобочкой и заплакала.

«Не могу, не могу больше», — эти дурацкие восклицания самисобой звучали у Ксюши в голове, она заводилась еще больше оттого, что считаласебя преступницей. От стресса может пропасть молоко, а если и не пропадет, товсе равно ребенку передается нервозность матери. Выкручивайся, как хочешь, тыобязана быть спокойной и жизнерадостной, только тогда у твоего ребенка выработаетсякрепкий психологический иммунитет на всю оставшуюся жизнь.

Через полтора часа все приятные дела были сделаны. Сытая,чистая Машенька крепко спала в своей красивой кроватке. Ксюша в длиннойфутболке, с нечесаными мокрыми волосами, несколько минут сидела на кухонномдиване, поджав босые ноги и бессмысленно глядя перед собой, на дверцу посудногошкафа, на радужную стеклянную мозаику.

Нет, Ксюшенъка, это не стекло, это пластины из настоящегогорного хрусталя. Детали интерьера не просто радуют глаз, они оказываютцелебное воздействие на подсознание. Человек, окруженный красивыми дорогимивещами, чувствует себя сильным, защищенным. Вещи имеют не толькофункциональное, но и представительское значение. Камушки в кранах,баночки-бутылочки на полке под зеркалом, щетка для волос, ручка, зажигалка,часы, все это говорит о человеке значительно больше, чем слова и даже поступки.Запомни, все должно быть настоящим, натуральным, дорогим.