— Почему вы спрашиваете?

— Потому, что вы из милиции, — официант смотрел на Косицкогос таким любопытством, словно впервые в жизни видел милиционера, — и еще потому,что я был почти уверен, с ней что-то должно случиться.

— Вы с ней знакомы? — удивился Косицкий.

— Совершенно не знаком, — лицо официанта стало загадочным ихитрым, — но я ведь угадал?

— Что именно?

— Я угадал, что у женщины, которая потеряла в нашем туалетесвой служебный пропуск, какие-то серьезные неприятности. Правильно?

— Да уж, неприятности. Ну ладно, расскажите все, что помните.Когда она пришла, в котором часу, одна или с кем-то?

— Это было пятого июня в начале первого дня. Мы толькооткрылись. Сначала пришел мужчина в белом костюме, а потом сразу она. У нихбыла назначена встреча, и я бы не сказал, что они очень обрадовались, увидевдруг друга. Беседовали около получаса, довольно резко. Я слышал только кускиразговора. Она то и дело порывалась уйти, он не отпускал. У меня создалосьвпечатление, что речь шла о каком-то ребенке. Знаете, вполне банальнаяситуация. Разведенные супруги, она не дает ему видеться с ребенком. Что-то вэтом роде. Правда, непонятно, почему она грозила ему судом. Из-за алиментов,что ли?

— Так, погодите, вот об этом, пожалуйста, подробней.

— Не могу, — официант помотал головой, — во-первых, у менянет привычки прислушиваться к разговорам посетителей, во-вторых, когда яподходил, они тут же замолкали… Хотя, знаете, наверное, дело не в алиментах.Там другое. Он принес ей какой-то журнал, толстый, в глянцевой обложке.Название я не разглядел, но точно помню, как он сказал: «Вот, я принес, чтобыты посмотрела, где я работаю». Она стала листать и между страницами обнаружилаконверт. Там были деньги.

— Откуда вы знаете?

— Заметил, когда она заглянула в конверт. Там доллары были,наверное, приличная сумма. Но она даже считать не стала, повела себя оченьстранно.

— То есть?

— Возмутилась: убери сейчас же! Нам не чем разговаривать!Вскочила и хотела уйти.

— Что же странного?

— А вы не понимаете? — официант прищурился и склонил головунабок. — Кто же в наше время от денег отказывается? Вряд ли он ей взятку давал,у них отношения никак не деловые. Там семейное что-то. Она про его мамунехорошо говорила, хуже, чем о нем. Вроде, в суд собирается подавать не нанего, а на его маму. Знаете, я думаю, раз он предлагал ей деньги, значит,рыльце в пушку. В общем, он давал, она не брала, и даже сочла этооскорбительным. Может, мало дал? — официант подмигнул. — А может, требовал отнее что-то совсем уж крутое. Да, я помню, он все допытывался, что произошло,почему десять лет ее все устраивало, и вдруг она как будто взорвалась,собирается в суд подавать. Но эту часть разговора я помню совсем плохо, могунапутать. Я подходил редко, они ведь ничего не заказывали, он чашку кофе, онастакан минералки. Расстались они странно. Она все повторяла: мне тебя жаль, ноты не приходи. А он сидел и бормотал ей вслед: «Сука, гадина, ненавижу…» И лицоу него было соответственное.

— То есть?

— Очень злое, — официант прищурился, — в общем, они недоговорились. Она перед уходом зашла в сортир и рыдала там у зеркала. Это выуже знаете, поскольку успели пообщаться с нашей уборщицей тетей Марусей.

— Как он выглядел? — тихо спросил Косицкий и нащупал вкармане куртки конверт с фотографиями. Там среди пяти посторонних мужских лицпритаились сразу два Фердинанда. Один паспортный, молодой, но уже плешивый,хмурый, в галстуке. Второй нынешний, слегка постаревший, в черной водолазке, спрозрачной бородкой и безумной улыбкой на тонких губах.

— На вид лет сорок, может, больше, — задумчиво началофициант, — рост около ста восьмидесяти. Не худой, но и не толстый. Средний.Волосы светлые, очень плохие.

— Лысина?

— Почему лысина? Нет. Просто жидкие, тонкие, как цыплячийпух. Такие волосы лучше коротко стричь.

— Но у него длинные?

— Средние. До середины шеи. Глаза темно-карие, большие,выпуклые. Нос маленький, знаете, пуговкой. Лицо большое, круглое. Вообще,голова у него здоровая, а шея тонкая, как у рахитичного ребенка. Губы толстые…Ну что еще? Одет был дорого, но небрежно. Белый летний костюм, под пиджакомсиняя футболка. Голос очень низкий. Настоящий бас. И с нервами плохо. Вообще,вид довольно нездоровый. Руки тряслись у него, хотя пьян не был. Я по запахусразу чую.

— Может, наркотики?

— Вполне возможно. А что случилось с женщиной, вы ведь так ине сказали.

— Убили ее, — буркнул Иван, — восемнадцать ножевых ранений.

Официант тихо присвистнул и покачал головой.

— Да, здорово она его достала. Слушайте, а он ведь псих! Нуточно, у него наверняка диагноз есть.

— Почему вы так уверены, что это сделал именно он?

— Я ничего такого не говорил… — официант испугался и дажепобледнел, — это ваше дело, искать, я рассказал, что помню.

Капитан не спеша вытащил конверт с фотографиями. Конечно, уФердинанда глаза маленькие, близорукие, серо-зеленые, и нос с горбинкой, и ростомон не больше ста шестидесяти пяти, однако мало ли? Разложив аккуратным вееромснимки, он напряженно уставился на официанта, как будто сейчас решалась егособственная судьба.

— Посмотрите, пожалуйста, очень внимательно, — начал Иван,однако официант уже отрицательно мотал головой.

— Нет. Его здесь нет. Ни одного из этих людей я никогданигде не встречал.

«Это еще ничего не значит, — повторял про себя Иван,вышагивая маршевым шагом по тихому зеленому переулку, — если рассуждать здраво,то совсем не обязательно перед убийством беседовать в кафе, даже так резко.Разумеется, это был не он. Похоже, что в кафе Лиля встречалась с отцом девочки.Было бы неплохо найти его. Судя по отрывкам разговора, которые запомнилофициант, судьба ребенка этому человеку небезразлична… Ну да, его надо найти.Есть определенная связь между запиской, которую Лиля обнаружила в карманестарой кофты, и этой встречей. Стоп! Значит, Лунц не врал? Она нашла записку ибыла в шоке. Конечно, от такой информации может случиться шок: вдруг черездесять лет узнать, что сестра не покончила с собой. Ей помогли. Простоудивительно… Ольга Коломеец как в воду глядела. Ведь правда, выпала из окошка.Стало быть, помогли? Некая женщина, имени которой она не назвала. В запискеречь шла о деньгах. И неизвестный в кафе, десять лет спустя, предлагал деньги.От обеих сестер кто-то хотел откупиться?»