голове в районе лобной доли он получил небольшой кровоизлияние в мозг, после чего провалился на несколько недель.

Дагон снова вносил мальчика в дом и снова кричал: «Шуе!» Чоки били судороги. Пена шла изо рта. Приступ эпилепсии. Держать голову, чтобы язык не завалился. Как там… «Шуе!»

Шуе вплыла в хижину. «Скорее! Это падучая!»-орал мужчина.

«Дагон! Дагон! Мальчик просто замерз. Это нормально». Но капитану казалось, что снег на губах – это пена. В состоянии аффекта после боя все плыло у него перед глазами. Он сел, опустившись у постели Чоки, и рыдал. Вытираясь рукавом, он перемешивал кровь с соплями. Мальчик сел в кровати. Он пришел в сознание и теперь держал руку на плече капитана.

Шуе внимательно осмотрела ребенка. Челюсть распухла. Но сотрясение, похоже, было легким. Старушка уложила мальчика в кровать. Отвела Дагона в сторону и дала ему освежающий напиток с медом диких пчел и мятой.

Потом она сказала: «Вождь приходил позавчера, когда ты был на охоте. Он просил вернуть ему сына. Объяснял, что то, на что он их выменял, не работает, а значит, сделка отменяется. Но я отправила его. Чоки спал и, к счастью, не слышал этого разговора. Вот теперь как, значит, решил. Ладно, давай отнесем этого человека к нему домой. А то замерзнет насмерть».

Дагон недоверчиво посмотрел на нее: «Он живой?». «Конечно, у этого дурня крепкая башка. И у Чоки, кстати, к счастью, тоже», – засмеялась старушка.

Эта неделя должна была стать последней здесь для капитана. Он твердо решил уходить. Но событие, которое последовало за этим, заставило его планы несколько отложить отъезд. Юноша из соседней деревни пришел просить руки Карсны.

Вечером Чоки, Карсна и Дагон все вместе сидели у камина. Детишек не пустили, сказали приходить завтра. А теперь вот сидели и жгли. Сжигали два маленьких листочка бумаги, которые тлели на глазах, превращаясь в черное месиво. Это были документы на рабовладение. Они не горели, как обычная бумага. Специальная обработка не давала им сгореть в обычном пламени. Дагон облил бумаги керосином из маленького флакона, который был у него в скарбе. А теперь любовался на красивые искорки. Всем казалось, что это начало чего-то нового. Все в тайне испытывали облегчение. Детям казалось, что их мытарства позади. Капитан сразу хотел уничтожить документы, но ему захотелось сделать это торжественно, чтобы мальчик и девочка никому больше не позволяли себя унижать и помнили, какой ценой достается гордо поднятая голова.

И теперь эта нить, связавшая всех сидевших здесь, словно сгорела. Шуе поднялась и ушла готовить свадебный наряд для Карсны. Чоки встал, чтобы налить всем напитков. Карсна, несколько смущаясь, отошла, чтобы якобы помочь Шуе. На самом деле ей просто было неловко сидеть с мужчиной наедине у очага. Она словно боялась куда-то упасть. Провалиться и остаться навсегда несчастной. Поэтому она теперь терпеливо держала голубую пряжу и глядела, как старушка штопала из выкроенной ткани длинную в пол юбку. Девочке предстояло навсегда стать женой милого юноши, с которым она в тайне встречалась. Тихий вечер подходил к концу. Только Дагон продолжал смотреть в огонь и что-то вспоминать.

Глава 28. Городской сад

На следующий день ребятишки снова атаковали дом. Они входили в хижину один за другим, как овечки в пещеру людоеда. Им было очень страшно, ведь слухи о капитане становились все кровавее и кровавее. Но зачарованные историей, они не могли не узнать, чем закончились странствия. Увидев улыбающегося Чоки, они значительно осмелели.

Рассевшись, детки приготовились слушать.

«Лиид шла по закатной аллее. Мой друг Рийто взорвал канализацию, и пока шло разбирательство, многие стражи убежали, привлеченные звуками взрыва. Сама она рассказывала нам: «Путь мой лежал к горе. Пиремолох плелся рядом. С момента нашего отбытия из утреннего города он становился все несчастнее и несчастнее. И вот теперь он едва переставлял ноги. Мне было до того жаль беднягу, что я решила с ним заговорить. «Пири,» – начала я, – «Ты скучаешь по дому?» «Нет», – был неожиданный ответ.

– У тебя есть семья?

– Только Экатолон.

– Тогда почему…

– Послушай. Давай ты не будешь задавать мне таких вопросов.

Я была немного разочарованна и смущена. Мне сделалось очень неприятно и тут же захотелось остаться одной, избавиться от общества парриса. Но он продолжал следовать за мной. У меня возникло мерзкое чувство, что ему не хочется и не нравится делать то, за чем мы шли. Как будто я его принуждала.

За время, проведенное в одиночестве, я привыкла быть одна. Мне достаточно было и одного собеседника раз в неделю, чтобы полностью удовлетворить потребность в общении. Поэтому я очень прямолинейно обратилась к Пиремолоху.

– Пири, тебе не обязательно со мной идти. Если тебе это не нужно.

– Мне нужно? К чертям мне это надо было!

– Тогда зачем ты тащишься за мной?! – я резко остановилась. В оранжево-золотом огне среди залитой закатным солнцем листвы висели желтые плоды. Слышался стрекот цикад. Мы совершали восхождение по горе-матери паррисов. Подножие было все увито лианами, которые ползли по коричневой почве, похожей на деревянную стружку.

– Потому, – спокойно ответил Пири, – что это единственное стоящее дело, которое я затевал в своей жизни. Наши миры на пороге войны. У меня есть шанс стать героем. Увековечить свое имя. Стать не хуже Экатолона.

– Так в этом все дело. Ты хочешь быть лучше Экатолона? Но почему? Ты же такой великолепный ВИБовщик?

– Неа, я лишь норовый паук. Сижу, трясусь за свой зад.

– Это не правда. Ты нам очень помог. В зале суда я слышала, что это ты открыл дверь в усыпальницу.

– Пустяки, – отмахнулся выдр.

– Нет, не пустяки. Ты нам спас жизни. Еще несколько секунд и мы бы утонули. Ты-истинный герой, который обязательно войдет в хроники Парриснувассы!

Пиремолох многозначительно молчал.

Мы шли дальше. Теперь мой спутник шел тверже и увереннее. Погони за нами, кажется, не было. Истома, терзавшая природу, золотыми ручьями стекала по земле. По каменным мостам, построенным для удобства гулявших в заповеднике, по территории которого мы теперь двигались, застывали маленькие странные существа, напоминавшие наших ящериц. Только у них были крылья. И при нашем приближении они смешно подлетали, тревожным криком сопровождая свой полет на ветки деревьев. Тенистые рощи фиолетового цвета пахли влажной землей. Они были наполнены стрекочущими звуками неизвестных насекомых, спрятанных в зелени.

Парк был диковинкой для местных жителей, поэтому в сезон, когда город стоял, пришвартованный к скале, здесь очень хорошо убирали. Ни лишних веток, ни даже павшей листвы. Мы шли и тихонько рассуждали,