Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Так, прогуливаясь, мы и обменялись всей информацией. Экатолона, к счастью, недооценили, мне в бригаду отдали. Там мы с ним и сговорились. Решили устроить диверсию, чтоб Дили могла незаметно улизнуть».
«Когда Золотой город перешел на очередную смену, мы с Экатолоном спустились под землю прямо в самом центре города. Нас не хотели сперва пускать молчаливые стражи – но мы сказали, что там все сейчас разъест нечистотами, и предложили стражникам самим убедиться, слазить под землю. Но те отказались…Чистоплюи…не захотели сами лезть. Мы и полезли. Ну а там все ясно. Фикалии-то у этих волосатых плывут прям как по реке по трубам. Мы и устроили пробоину…Двухкилометровую. Нас едва самих не залило этим дерьмом. Хахаха! Ну а Дили ускользнула и потом. да пусть сама рассказывает!».
Глава 27. Отцовский долг
Детишки сидели, почти не моргая, смотрели на огонь. Дагон вертел скрученный мох, оторванный от какого-то дерева. Со свертка то и дело что-то падало на пол. Когда капитан, наконец, допотрошил мох, он задумчиво понюхал пальцы, почти невротически наслаждаясь запахом. Потом сказал ребятам: «Я устал. Приходите после того как будете освобождены от домашних дел на закате. На этой неделе я дорасскажу эту историю. Ту ее часть, которую знаю». Дети, сонные, отправились по домам. Их воображение, зараженное свободолюбивыми мыслями, делало зависимость от родителей, которые были хозяевами их жизни, фактически их владельцами, невыносимой. Мальчишек здесь продавали в рабство, не всех, конечно, и редко, но все-таки иногда такое случалось. Закон племени гласил, что «родитель в праве продать своего ребенка в случае крайней необходимости, если речь идет о благосостоянии всего племени». Однако что за благосостояние – было неясно. Вождь продал двух своих детей за безделушку, которая через пару дней сломалась, и никакой пользы ни племени, ни их владельцу не принесла.
Вообще, в этом выводке ребятишек никого до сих пор не продавали. Лишний рот означал лишь лишние руки, которые могли работать в поле, пасти скот, охранять деревню, строить жилища. Но все-таки такая возможность быть преданными очень беспокоила маленьких жителей деревни. На этой неделе каждый день будет последним самым радостным в их жизни. Все, кроме самых маленьких, понимали, что после Дагон уйдет. И им едва ли когда-нибудь удастся узнать конец этой истории. Но благодаря этим историям, каждый чувствовал себя особенным. Как если бы его вдруг наградили необычными способностями, недоступными другим.
Утро следующего дня началось для обитателей скромной хижины на окраине со стука в дверь. За стеной слышался почти звериный хрип.
В хижине вождя племени этой ночью не спал никто. Огромный мужчина пил. Он пил один. Злой, разочарованный. Он все больше убеждался, что причина всех его неудач в жизни тот, кто отнял у него детей. Тот, чье имя стало легендой, перекрыв его позором, смыть который можно было лишь кровь. Кровь…она вытекала из разрезанного куска мяса…Эта сука снова недожарила мясо! Гнев объял его тело. Нож полетел в хрупкое тело забившейся в угол женщины. В глазах стало темно. Он проваливался…это плохо. Воздуха было мало. Тесная хижина была слишком мала для его силы. С трудом выбравшись, вождь остановился у входа. Неуклюже помочившись, он, как в делирии, пробирался в лес. Надо было решаться. Да-да. Сходить к его врагам…кто там? Ар-аппа. Да. Надо забрать у него сына. И эту дуреху тоже. Забивает детям головы.
Черное полотно неба стало разрушаться. В синих разрывах бледнела атмосфера. Вождь сплюнул на полную луну и, пошатываясь, повалился в снег. Затем он пошел на другой край деревни, к хижине Шуе.
Стук в дверь. Храп за стеной. Чоки, которому стало гораздо легче, приподнялся в постели, настороженно прислушиваясь к шуму за стеной. Шуе не было. Дагон спал на своей подстилке, приоткрыв нижнюю челюсть.
Чоки встал, с трудом опершись на косяк. Завернутый в одеяло, он выглянул во двор. Там стоял пьяный отец. Мальчик хотел быстро нырнуть обратно в дом. Но огромной рукой отец придержал дверь и сказал: «Привет, сынок». Просто. Как-будто так и надо. Как-будто ничего не было. Чоки поджал губы. Он молчал. Кровь прилила к его голове, в глазах стало темно. Дико хлестало возбуждение по спине, как у волка. В кончиках рук закололо. Он вскинул голову и посмотрел прямо в хмельные глаза отца. И по невидимой линии, провалившись в их головокружительную пустоту, полетел по каналам синей пропасти. Дном был он сам. Мальчик был готов напасть, но с трудом сдерживал себя. Он лишь спросил: «Что тебе?».
Вождь в нелепом порыве ярости взял его за грудки. «Ты смеешь, выродок! И ты с ним заодно. Так разговаривать! Со мной! Я тебя проучу!» И он начал бить, повторяя как машина: «С отцом? Сейчас покажу! Разговаривать с отцом!».
Внезапно на вождя налетело что-то столь тяжелое, что он поначалу решил, что это дом обрушился. Но когда он пришел в себя он увидел зубы. Свирепый оскал. В красной пене снега он лежал на земле, подмятый чудовищной силой свирепого зверя. Дагон показался мужчине последним, что он видел в этой жизни. После сильного удара кулаком по