чем его отец, но этот взгляд… В нем словно заново воплотилась неистовая любовь Джованни к жизни – безграничная, неиссякаемая, несмотря на то, что он был пленник в чужой стране, разлученный с родной семьей. Он был невероятным человеком.

Так вот, значит, каким вырос мой мальчик. Тоже невероятный человек: стоит на вершине горы, будто он король мира. Раньше я часто задавалась вопросом: как он, чем он занят. А сейчас – сейчас я бы просто хотела поговорить с ним. Мы бы долго-долго болтали о жизни, которую он мог бы прожить со мной. Конечно, я бы никогда не вышла замуж, никогда бы не стала миллионершей, коей являюсь сегодня благодаря моему неверному, но хотя бы богатому покойному мужу. Я бы никогда не могла позволить себе жить в Баллахеях, и общество отвергло бы нас с Энцо за то, что мы попрали его глупые, черствые законы. Но я была бы счастлива, и надеюсь, он тоже. Ведь друг у друга были бы мы. И он бы все равно вырос тем же прекрасным юношей, которого я вижу на фотографии, проникнутого духом приключений, присущим всем Маккриди. Как бы я им гордилась. Нет, я и теперь горжусь – но это чувство отравлено горечью, ревностью, и щемящей болью моей невосполнимой утраты.

На картине, висящей на стене монастыря – Мадонна с младенцем. Я заворожено тянусь к ним, но едва мои пальцы оказываются в миллиметре от мазков, оставленных кистью художника, что-то отрывает меня от картины и тянет прочь, ввысь. Теперь я смотрю на них с большой высоты, только они уже не на картине. Они – настоящие мать и ребенок. Я ли это, с моим Энцо? Нет, не может быть. У женщины растрепанные светлые волосы и очки на носу.

Я резко сажусь в постели. Ну, конечно! Электрические сигналы пронеслись по нейронным путям, образуя новые связи. Пока мое сознание было сосредоточено на прошлом, мое бессознательное распознало в нем необходимые параллели с настоящим. Слова Терри, запечатлевшиеся в моем мозгу, оказались пропущены через фильтр интерпретации, и я, наконец, поняла, что ее так беспокоит. Какой же я была глупой, какой недогадливой!

Стоило и без помощи сновидения догадаться, что девушка в положении. Ни по какой иной причине она бы не стала писать мне такое письмо и просить меня «прощупать» Патрика на предмет его чувств к ней; намекать, что она уезжает с острова, и спрашивать, вернется ли он сам, если ее там больше не будет.

Мыслями я возвращаюсь к тому дню, более семидесяти лет назад, когда я поняла, что беременна. У меня от страха душа ушла в пятки. Впрочем, обстоятельства тогда были совсем другие. Шла война, и я еще училась в школе, лишившись, к тому же, обоих родителей и своего возлюбленного. А статус матери-одиночки в те дни означал несмываемый позор и автоматически делал из девушки изгоя на всю оставшуюся жизнь. Моим первым желанием было избавиться от ребенка, но для этого не было никаких возможностей – во всяком случае, конкретно я не имела к ним доступа, – и ребенок внутри меня продолжал расти, нравилось мне это или нет. И мне это нисколько не нравилось до того дня, когда Энцо появился на свет. Вот тогда все и изменилось. Мое сердце наполнилось любовью в тот самый миг, когда я впервые его увидела.

Терри почти тридцать – возраст, гораздо более уместный для рождения ребенка, но и она столкнется со своими проблемами. Ей придется многим пожертвовать, если она решит оставить ребенка. Но материнство всегда сопряжено с жертвами… О, как бы я хотела, чтобы мне дали шанс пойти на эти жертвы.

Я включаю прикроватную лампу, ищу очки, которые на этот раз, к счастью, оказываются на тумбочке, и перечитываю письмо девушки заново. Как бы меня не будоражила мысль о скором рождении правнука, мне не стоит радоваться раньше времени. Я боюсь ее возможного решения. Зная Терри, не сомневаюсь, что она не захочет покидать пингвинов.

И все же, если те же пингвины меня чему-то и научили, так это важности семьи. Потеряв свою, я провела десятилетия, отрицая эту простую истину. Зато теперь мне ясно как день: если ты можешь сделать для своей семьи хоть что-нибудь, даже самую малость, ты просто не имеешь права этого не сделать.

В моей голове начинает зарождаться план.

Я Маккриди, и должна действовать немедленно, пока железо еще горячо. Я вытаскиваю себя из постели, сую ноги в тапочки и натягиваю свой алый шелковый пеньюар. Стоит глухая ночь, но я твердым шагом и с решимостью в сердце иду по коридору в офис.

Две вещи огорчают меня больше всего на свете: люди, которые должны быть вместе, но волей судьбы разлучены, и потерянные дети. И я готова пойти на все ради блага этого ребенка, моего правнука. Однажды я уже помогла Патрику и Терри сойтись, и чтобы сделать это снова, я не погнушаюсь никакими средствами.

Компьютер упрямо отказывается сотрудничать, и некоторое время мне ни в какую не удается включить эту злосчастную коробку. Мое нетерпение лишь паче усугубляет ситуацию, мешая трезво мыслить. В конце концов я нахожу кнопку включения, и экран оживает. Я щелкаю по «закладке», ведущей на мой почтовый ящик, затем открываю последнее из писем, отправленных мне Эйлин, нажимаю на изогнутую стрелку вверху страницы и начинаю печатать.

Судьба моя сложилась так, что мне никогда не приходится считать деньги, и я поручаю Эйлин найти самый быстрый способ доставить Терри сюда, и организовать поездку как можно скорее, во сколько бы это ни обошлось. В таком вопросе нельзя слишком затягивать, хотя, насколько я понимаю, сейчас она еще в состоянии путешествовать без риска для ребенка. С острова Медальон гораздо проще добраться до Фолклендских островов, чем до Британии – на карте мира, что висит на стене в столовой, расстояние между ними составляет всего пару дюймов. Патрик говорил, что корабль теперь причаливает к острову каждую неделю. Терри может без труда добраться до Южной Америки, а оттуда вылететь в аэропорт Стэнли, и быть здесь меньше чем через неделю. К тому же, Эйлин к этому времени успела как никто поднатореть в бронировании авиабилетов в последнюю минуту.

Прилежно жму на синюю прямоугольную кнопку и отправляю письмо Эйлин. Теперь остается только связаться с самой Терри. Я нахожу письмо от нее, кликаю на изогнутую стрелку и печатаю короткий, но емкий ответ. Я сообщаю об оплаченных билетах для нее как об уже свершившемся факте.