меня обязан».

Бог понял мысли глубину

и принял это испытание:

Он через Любочку-жену

послал Сандриле пропитание.

А Сандрик вызвал счастья стон,

поплывший как-то над державой,

когда собрал машину он

из ничего и гайки ржавой.

Одну черту его не скрою,

и знает каждый, кто знаком:

он мудр настолько, что порою

глядится полным мудаком.

Кто прибегал к его советам —

их у Сандрилы полон рот, —

прекрасно знают, что при этом

все обстоит наоборот.

Вкуси от мудрости, приятель,

однако сам не будь лопух,

так через Сандрика Создатель

в нас развивает ум и дух.

Любых поступков одобритель,

ума немыслимый запас,

Сандрила – наш путеводитель,

а также атлас и компас.

И, не бросая слов на ветер,

сегодня мне сказать пора,

что не случайно так он светел:

он тайный праведник. Ура!

Начало дружбы с Ициком Авербухом вспоминается легко: тридцать лет назад он встречал нашу семью в Вене, он тогда работал в Сохнуте.

Я запомнил эту встречу навсегда. Мы стояли тесно сбившейся, усталой и слегка растерянной группой: только что удалилась большая толпа наших самолетных попутчиков – они летели в Америку.

К нам подошел невысокий быстроглазый человек, приветливо сказал, чтоб мы не волновались, все будет прекрасно, он сейчас вернется и неотлучно будет с нами. После чего, обратившись ко мне, как будто мы давно знакомы, коротко сказал: «Губерман, пойдемте со мной!» И я за ним пошел, слегка недоумевая, откуда он меня знает. Петляя по коридорам (он быстро шагал впереди), мы нырнули в какую-то дверь, и я впервые в жизни оказался в западном баре. Глаза мои тут же растеклись по сказочному обилию выпивки, а когда я обернулся, в руке у меня возник большой бокал коньяка. «Наш общий друг художник Окунь попросил вас встретить именно таким образом», – объяснил мне Ицик Авербух. И у меня непроизвольно брызнули слезы.

А после Ицик стал работать в Джойнте, занимаясь делом удивительным: он распределял американскую гуманитарную помощь бедствующим еврейским семьям на территории России, Украины, Грузии и других бывших республик СССР. Я ему к пятидесятилетию написал как-то стишок, откуда пару строф и позаимствую для начала:

В Одессе брюки некогда надев,

ты попусту не лез в борьбу с режимом,

но щедро наделял ты юных дев

своим ветхозаветным содержимым…

Друзьям ты и поддержка, и опора

по жизни скоротечной и шальной,

любая, где ты трудишься, контора

становится притоном и пивной…

На шестидесятилетний юбилей (как же молод он, мерзавец!) я о нем написал гораздо подробней:

Я помню, как, исход верша,

в душевно-умственном провале,

достичь земли своей спеша,

мы в Вене грустно застревали.

И тут, как древний Одиссей,

вселяя в сердце светлый дух,

евреям, словно Моисей,

являлся Ицик Авербух.

А сам он жил без капли жалобы,

легко, как будто занят танцами,

его энергии достало бы

на две больших электростанции.

Себе красотку из Йемена

он в жёны взял, служа примером,

что два еврейские колена

соединить возможно хером.

А убежав от суеты,

в часы, когда повсюду спали,

трех деток редкой красоты

он настругал на радость Тали.

С охотой он и ест, и пьет,

всех веселит, судьбу не хает

и так при случае поет,

что Пугачева отдыхает.

Весь век живя среди людей,

он не застыл, хотя начальник,

и много всяческих идей

он дарит нам, кипя, как чайник.

Со всеми он живет в ладу,

ему забавна глупость наша,

он даже хвалит ту бурду,

что густо варит Окунь Саша.

Ценя его за ум и сметку,

я очень с Ициком дружу,

и с ним бы я пошел в разведку,

но, слава Богу, не хожу.

Ему сегодня шестьдесят,

но только что ему с того,

и ни минуты не висят

без дела органы его.

Сияет свет на наших лицах,

пойдем – куда ни позови.

Мы очень рады, милый Ицик,

что современники твои.

О любимой дочке Тане я люблю рассказывать чисто пророческую историю. Ей было шесть лет, когда я ее повез куда-то. Исполнилось как раз полвека с образования Советского Союза – всюду флаги трепыхались и какие-то из громкоговорителей плескались песнопения и бравурные речи. Стоя возле меня в битком набитом автобусе, малютка Таня сказала исторические слова:

– Лучше ехать на такси, чем со многими народами.

Сами народы это осознали только двадцать лет спустя.

А вскоре (как же время-то летит!) явились к Тане мы на юбилей. И я прочел ей оду на сорокалетие:

Порядок пьянства не наруша,

хотел бы я сказать сейчас:

спасибо, милая Танюша,

что родилась в семье у нас.

Вполне с душой твоею тонкой

(да и с повадкой заодно)

могла родиться ты японкой —

ходила б, дура, в кимоно.

Весьма подвижная девица,

лицом румяна и бела,

могла француженкой родиться —

какой бы блядью ты была!

В тебе есть нечто и славянское,

российской кротости пример:

налит коньяк или шампанское —

тебе один, по сути, хер.

Хоть на сердечные дела

бывала ты порой в обиде,

но чудных дочек родила,

а это – счастье в чистом виде.

Являя чудо доброты

на поле родственном тернистом,

совсем не била брата ты,

и вырос он авантюристом.

Твое презрение к наукам,

семье известное давно,

ты передашь, конечно, внукам,

у дочек есть уже оно.